Юз Алешковский - Собрание сочинений в шести томах т.4

Свидетелей преступления не было, кроме тех, как говорится, кто его непосредственно совершил, а стремление Гознака Иваныча получить освободившуюся квартиру для своих близких родственников могло ли само по себе являться серьезной уликой? Не могло. Но больно уж складно все сходилось. А все так складно сходящееся – всегда есть часть неведомого нам, трагического либо комического сюжета жизни. Мне лично он до сих пор представляется в таком приблизительно виде.

Гознак Иваныч, безусловно, очумел от всего вместе взятого – от выпивки, непереносимой обиды, приструненной жажды возмездия, запашка собачьего дерьма, который в воображении его не перешибался даже душной вонью одеколона «Арамис», и, конечно, навязчивых мыслишек о заветной квартире.

Я сам видел, как он похаживал по газону под окнами моего знакомого, слишком уж вдохновенно поглядывая вверх, а затем медленно опуская бычиную голову вниз – как бы в мысленном прослеживании чьего-то желанного падения к своим ногам. Проследив за падением – чего именно, мне стало ясно позднее, если я опять-таки не ошибаюсь, – он долго смотрел себе под ноги изумленно-ошарашенным взглядом. Это бывает как с умными людьми, так и с полными тупицами, которым разыгравшееся воображение подкидывает картинку случившегося до того еще, как ему суждено было случиться в действительности…

Так вот, Гознак Иваныч очнулся наконец от всего предвосходященного, отмахнулся от него, вздрогнув всем своим огромным крупом, вздохнул и слегка развел руками. Видимо, он – мысленно же – давал понять будущей жертве и правительству, что, к сожалению, никто теперь не сможет приостановить неумолимого хода событий, более того – он даже не подумает его останавливать, поскольку временно является исполняющим обязанности самого Рока.

Если бы и я тогда мог хоть как-нибудь проникнуться этими вот «служебными» планами, ничего, возможно, не произошло бы, а генерал МВД помер бы, как говорится, своей смертью, хотя не помирал он так долго после удара как раз потому, что своей смерти у него, возможно, как бы вовсе и не было по причине ее случайной отлучки в неведомые нам измерения. Его смерти могло также показаться, что дело она свое проделала при ударе человека по мозгам весьма исправно, без брака, – так что вполне можно удаляться без дополнительной проверки проделанного и необходимых, в случае чего, добавочных ударов. Но… если б да кабы…

Я тогда занят был своими делами, а может, спьяну бессознательно смирился со всем неминуемым, которое бессознательно же воспринял, туповато наблюдая за гримасами Гознака Иваныча.

Ничего также не случилось бы, если бы придурковатый Влупинскис Август Ноябрыч – так он себя величал – не убедил общественность в том, что из дому вышел сам генерал-лейтенант МВД с собакой, в полной форме и при орденах. Это еще одно лишнее доказательство, что всегда и во всем бывает как-нибудь виновата старобольшевистская сволочь…

Как же было Гознаку Иванычу не отдаться слепо жажде мести, совмещенной с тонкой квартирной грезой? Он и отдался. Времени для этого требовалось мало, а квартиру не надо было взламывать… Вошел… Огляделся… Взглянул с ненавистью на лицо дремавшего генерала – мой знакомый, кстати, как две капли воды похож был на родителя, – счел его мертвецки окосевшим, что с ним раньше часто случалось, затем отыскал или не отыскал заложенные сыном хрущевские тексты и бесценную панагию, поднял бездыханное почти тело и вышвырнул его на газон, наверняка думая про себя: «Получай, падла, подлинно свободное падение тел в условиях развитого социализма… в гробу бы я видел и тебя, и его, сука… мне Брежнев с Галиной никогда на голову не срали…» Разумеется, так отрывочно он мыслил, уже сбегая вниз по лестнице, а может быть, вызвав лифт…

Нельзя было не подумать обо всем таком обороте дела, глядя на следователей, которых замгенпрокурора СССР по высшей мере провожал вместе с Гознаком Иванычем до спецмашины. Они кивали головами с полным знанием того, что им следует делать по ходу расследования, покачивались и были нагружены явно продуктовыми свертками.

Впоследствии так и оказалось. Следователи пришли к выводу, что генерала выбросил из окна мой знакомый. Его даже привозили в наш дом – к сожалению, я был в это время на службе – для проведения убедительного следственного эксперимента, который и должен был по замыслу заинтересованных лиц убедить общественность дома и органы в правильности официальной версии. Кроме того, эксперимент, после его проведения, доказательно и изящно, по мнению замгенпрокурора СССР, устанавливал зловещую связь между кровавым отцеубийством, провокационной манифестацией и первомайским глумлением над святынями наших органов.