Константин Симонов - Последнее лето

— Не верти вола. — Серпилин тоже улыбнулся. — Когда и что начнется, будем считать, как всегда: никому, кроме Ставки, неведомо. И нам с Захаровым и с Бойко — тоже. А вот когда вы лично, товарищи офицеры оперативного отдела, собираетесь наступать? Что у вас младотурки об этом думают?

Младотурками, подшучивая над ними, Серпилин называл тех задиристых молодых операторов, которые в разговорах между собой все планировали по-своему и в душе считали себя людьми мыслящими, самое малое, наравне с командующим армией, а то и повыше.

— Чего молчишь? Доложи. Никому не скажу.

— У нас в оперативном отделе большинство склоняется к тому, что начнем в середине июня.

— А поточней?

— Точней — единого мнения не сложилось.

— А что в середине июня — сложилось?

— Сложилось. Даже нашего метеоролога упрекали, что плохой прогноз дает по осадкам на середину июня.

— А такой мысли, что немец и этим летом, как на Курской дуге, первым начнет наступать, не допускают у вас в оперативном отделе?

— Этого не думают. Ни одна разведсводка не дает оснований. Все, что против нас стояло и на фронте и в глубине, так и стоит без изменений.

Серпилин взглянул на часы:

— Десять минут еще имеем. Расскажи хотя бы коротко, как живет наша с тобой сто одиннадцатая?

Синцов стал рассказывать про сто одиннадцатую, как она живет и кого там видел. Когда дошел до Ильина, Серпилин покачал головой, словно сам себе удивился:

— Давно не видел Ильина. С Курской дуги, с присвоения Героя. Нет, еще раз видел, зимой, когда командиров полков собирал. Теперь на войне порядок, каждому — свое, — сказал Серпилин с неожиданным для Синцова оттенком грусти. — Слишком большое хозяйство под руками. И хотел бы, как прежде, дотянуться до командира полка, да не всегда дотянешься. Так где, говоришь, штаб Ильина стоит?

— В лесу, три километра южней Селищи.

Серпилин наморщил лоб и задумался. Потом сказал:

— Раз так, то у него на правом фланге большой овраг проходит, недалеко от Кричевского большака. Мы в этом овраге в ночь на тридцатое июля накапливались, а потом к большаку поползли. Так или нет?

— Так, — сказал Синцов.

— Сейчас вспомнил?

— Нет, там. Как увидел, сразу вспомнил.

— Вспомнил, а мне не рассказываешь.

— Всего не расскажешь, товарищ командующий. Там на каждом шагу то об одном память, то о другом…

— Да, это верно, что там на каждом шагу память, — задумчиво сказал Серпилин.

И, наверно, оттого, что вспомнил сорок первый год, вышел из состояния веселого возбуждения, в котором был все утро, и заметил осунувшееся лицо Синцова.

— Что-то ты невеселый? Вчера веселей был.

Заметь Серпилин это раньше, Синцов избавил бы его от исповеди, нашел бы в себе силы сказать, что все нормально. Но воспоминание об этом овраге, где они тогда ночью, притаясь, лежали в нескольких шагах друг от друга — и Серпилин, и он, и Таня, — заставило Синцова сказать, что случилось.

— Вон какая у вас с ней беда. А я даже и не спросил, из головы вон… Стыдно перед такой, как она, женщиной… Говоришь, обратно в армию вылетела? — переспросил Серпилин.

— В телеграмме так.

— Да, — сказал Серпилин. — Если б родила, на пушечный выстрел не подпустил бы обратно к войне. Но раз такое дело, понять ее, конечно, можно. — И, покачав головой, повторил: — Как же так, даже не спросил тебя о ней! Мозги, что ли, при этой аварии так тряхануло, что память отшибло? Так нет, вроде врачи не подтверждают, говорят, напротив, счастливо отделался.

Он поднялся из-за стола и впервые за все время задержался взглядом на руке Синцова в черной перчатке.

Синцову показалось, что Серпилин сейчас что-то скажет про его руку. Но Серпилин сказал совсем другое. Постоял, помолчал и спросил:

— Помнится, говорил, что рано сиротой остался, через детдом прошел? Так? Не вру?

— Все правильно, товарищ командующий…

— Чего ж тут правильного? — неожиданно для Синцова возразил Серпилин. — Наоборот, неправильно, когда человек с малых лет растет без отца, без матери. А сколько их теперь после войны будет, таких… — И так же неожиданно вдруг сказал о себе: — А мне вот уже полсотни. И живого отца имею. Жду к себе сегодня. Евстигнеева за ним в Рязанскую область послал. Пропуск оформил, чтоб в Москву пустили… А ты поезжай. Скоро увидимся.

У ворот санатория рядом со своим «виллисом» Синцов увидел другой, знакомый «виллис» Серпилина и знакомого серпилинского водителя Гудкова, с которым командующий попал в аварию. Синцов не думал, что Серпилин после такой аварии оставит его у себя водителем. Оказывается, оставил.