Константин Симонов - Последнее лето

Синцов ничего не ответил на это, подумал, что разные люди по-разному стремятся показать свое превосходство над тобой: один спешит показать, что снисходит к тебе с высоты своего служебного положения, а другой из кожи вон лезет, чтобы втемяшить в тебя, какой он умный! И чаще всего это от их собственных неладов с жизнью: один не способен делать то, что ему поручено, а другому не дают делать то, на что он считает себя способным.

Умничанье Гурского не рассердило его, и он даже с каким-то сожалением посмотрел на этого слишком умного рыжего человека.

— Чего на меня ем-смотрите? — с какой-то звериной чуткостью встрепенулся Гурский под его взглядом.

— Умный вы человек.

— П-представьте, иногда д-даже сам за с-собой это з-замечаю, — усмехнулся Гурский.

«Сам-то ты замечаешь, — подумал Синцов. — Да другие, видно, не всегда спешат заметить».

Они вошли в ресторан и сели в углу за столик, на котором лежала бумажка «занято».

— Н-не люблю слова «з-занято», есть в нем какая-то н-несправедливость.

— Гурский перевернул бумажку и подозвал некрасивую и немолодую официантку:

— Д-диночка, б-будь так добра, д-дай нам п-пол-литра и к-какой-нибудь з-закусочки на т-твое усмотрение. И п-попроси на к-кухне у Коли две соляночки на ск-ковородке.

Немолодая и некрасивая женщина улыбнулась, поставила на стол пепельницу и ушла.

— Часто бываете здесь? — спросил Синцов.

— К-как п-позволяет бюд-джет. Н-не особенно. Но приплачиваю к счету, чтоб не заб-были. А т-то люди забывчивы, — сказал Гурский и без паузы спросил: — Ваш замп-полит полка когда погиб?

— Тоже в последний день под Сталинградом.

— А к-как?

— Обыкновенно, как люди погибают. А через минуту после этого тишина. Вообще все кончилось. Наверно, вы правы, что больше всех будем жалеть тех, кто в последний день погибнет.

— Если на от-ткровенность, м-можете мне не верить, но мне еще т-тогда показалось, что он не жилец на этом с-свете.

— Почему?

— Слишком п-прямой человек. К-когда человек зигзагом идет, в него реже п-пули попадают. К-конечно, в б-более широком смысле с-слова…

Официантка принесла водку и хлеб, Гурский налил рюмки и, не дожидаясь, пока принесут закуску, отломил корку хлеба, густо намазал ее горчицей и посолил.

— Советую п-последовать моему п-примеру. Б-будьте здоровы.

Он опрокинул рюмку, не дожидаясь Синцова.

— Нашу ст-татейку п-про тот день, когда мы б-были там у вас, ч-читали?

— Читал, — сказал Синцов.

— Б-более или м-менее близко к истине? — спросил Гурский.

Синцову не хотелось отвечать на его вопрос, и Гурский это заметил.

— Д-давайте без в-виражей, выходите на п-прямую.

Синцов сказал, что, конечно, когда прочли о себе корреспонденцию в газете, да еще в «Красной звезде», чувствовали себя именинниками. Но, наверно, бой вообще трудно описать близко к истине. Если бы в гуще боя вдруг появился какой-то неуязвимый человек, способный спокойно наблюдать все, что вокруг него делается, наверно, только он смог бы написать потом все близко к истине. А когда сам себя вспоминаешь, каким ты был и что делая в бою, сам себе не веришь: неужели все это так и было с тобой?

— Чеп-пуха, — сказал Гурский. — Ваш н-неуязвимый человек н-не поймет в бою ни б-бельмеса. Чтобы что-нибудь п-понять, к-как раз н-надо оказаться хотя бы н-немножко уязвимым. А к-корреспонденция наша, в-вы правы, п-получилась н-ниже среднего: м-мой последний опыт к-коллективного творчества с вашим п-приятелем Люсиным.

Синцов почувствовал: Гурский ждет, чтоб он спросил его о Люсине. Но спрашивать о Люсине не хотелось. Если жив — пусть живет. А если убит — мир праху.

— Т-товарищ Люсин теперь б-большой человек — н-начальник отдела, — так и не дождавшись вопроса, с не покидавшей его лицо усмешкой сказал Гурский.

— Еще г-годик-п-полтора войны — и будет п-полковником и зам-местителем ред-дактора.

«А шут с ним, пусть хоть редактором будет, пусть хоть в какой угодно газете будет и редактором, и генералом, и кем угодно, только бы с Таней все было хорошо», — неожиданно подумал Синцов. Подумал, сам сознавая, как нелепа его мысль, и все-таки почему-то связывая одно с другим, словно речь шла не о боязни за жизнь дорогого ему человека, а вообще о борьбе между добром и злом, и этому злу надо дать какой-то выкуп за жизнь и здоровье Тани.

— Д-думаете, всуе сказал п-про год-п-полтора, — по-своему истолковав молчание Синцова, спросил Гурский. — Считаете, война раньше к-кончится?

— Я совсем о другом сейчас задумался, — с трудом отрываясь от своих мыслей, сказал Синцов. — А насчет сроков — на фронте всегда живешь или происходящей, или предстоящей операцией — о ней и думаешь, за редкими исключениями. Правда, недавно в разговоре между собой даже с циркулем прикидывали, сколько до чего нам осталось. И вышло, что от того леса, в котором сидим со своим оперативным отделом, до Могилева — восемьдесят, до Минска — двести пятьдесят, до границы — пятьсот, до Варшавы — семьсот, до Берлина — тысяча двести. При любых темпах наступления расстояние еще приличное. Им до Москвы еще и теперь вдвое ближе, чем нам до Берлина. Если по карте.