Константин Симонов - Последнее лето

Синцов развернул карту, стал смотреть, и в этот момент все и произошло…

— Товарищ член Военного совета… — вытянулся перед Захаровым подъехавший и соскочивший с «виллиса» Кирпичников.

Но Захаров только сказал:

— Иди, прощайся, там… — и махнул рукой на палатку.

Кирпичников прошел в операционную, и сразу вслед за этим рявкнула тормозами полуторка — наконец-то прилетел главный хирург армии и тоже потянул руку к козырьку, чтобы доложиться. Но Захаров и ему не дал:

— Прибыли все-таки. Идите там, делайте, что от вас требуется…

И главный хирург, не знавший, что Серпилин уже мертв, и, наверно, понявший эти слова: «Делайте, что от вас требуется» — так, что ему предстоит делать операцию, не пошел, а побежал туда, к палатке.

Захаров вытащил платок из кармана, накрепко, словно хотел что-то содрать с себя, вытер этим платком лицо и круглую седую голову и, все еще продолжая держать платок в руке, задумался. И, вспомнив, что он без фуражки — как снял, так и оставил ее в хирургической, — повернулся к Синцову:

— Фуражка-то там осталась…

Синцов пошел в палатку и, еще раз увидев на столе голое до пояса тело Серпилина, над которым склонился главный хирург армии, что-то говоривший другому хирургу, стал искать, где фуражка. Она лежала под столом; никто и не заметил, как Захаров, сняв, уронил ее.

— Спасибо, — сказал Захаров, когда Синцов принес ему фуражку, но, взяв, не надел, продолжал держать в руке.

Пока Синцов ходил в палатку, вернулся Прокудин, и Захаров расспрашивал его о том, как он связывался по рации.

— Сообщил, не называя: прошу передать Третьему, врачи констатировали состояние смерти.

— А в тот раз, когда радировал, что тяжело ранен, указывал, что Первый?

— спросил Захаров.

— Да.

— Если немцы поймали и сопоставят, могут понять, что командарма у нас убили, — сказал Захаров. И махнул рукой: — А, хотя им теперь не до этого!

— Извините, товарищ член Военного совета, — сказал Прокудин, — сам понимаю. Но… растерялись!

Захаров снова махнул рукой и повернулся навстречу вышедшему из хирургической палатки командиру корпуса:

— Простился?

— Простился.

По лицу Кирпичникова видно было, что он тяжело переживает случившееся. Может быть, еще тяжелее оттого, что все это случилось в полосе его корпуса.

— Ты откуда сюда приехал? — спросил Захаров.

— Из двести второй, с их КП.

— Какая последняя обстановка?

— Последняя обстановка — дивизия сомкнулась своим заходящим флангом с соседом. Еще один мешок завязали, четыре на четыре километра. Но немец не смирился — хочет прорваться. Обстановка острая.

— Ясно, — сказал Захаров. — Я тут главного хирурга послушаю, что скажет. А ты поезжай, не жди, раз обстановка острая. Будем возвращаться к исполнению своих обязанностей.

Сказал, не понять кому — не то Кирпичникову, не то самому себе.

Когда Кирпичников уехал, Захаров повернулся к Прокудину:

— Бронетранспортер здесь оставим, а сами с тобой в штаб армии двумя «виллисами» поедем. Подгоняй их сюда.

Из палатки вышел главный хирург армии в надетом поверх обмундирования халате и белой шапочке на голове. Захаров посмотрел на него, словно недоумевая, зачем он так вырядился, зачем это нужно, когда речь идет уже о мертвом.

— Заключение верное, товарищ член Военного совета, — сказал главный хирург. — Ранение при всех условиях смертельное. Спасти было невозможно. Можем подтвердить это с чистой совестью.

— Вот и подтвердите. Напишите все, что требуется, чтоб никто в виноватых не был, раз никто не виноват, — хмуро сказал Захаров. — Все напишите, спрашивать будут и с вас и с нас. Уже, наверное, звонят там из фронта и из Москвы… Идите пишите.

И снова остался вдвоем с Синцовым.

Вывертывая между деревьев, «виллисы» выходили на полянку к госпитальным палаткам.

— Мы поедем, — сказал Захаров, — а ты оставайся. Пришлем за телом, еще не знаю что, автобус, наверно. Бронетранспортер тебе оставим, сопровождать на нем будешь. Куда — позвоним, пока они тут все опишут — решим. Наверное, сразу во второй эшелон. На КП куда ж везти, он на колесах… Сопровождай, куда будет приказано, такое уж твое дело.

Захаров шагнул к «виллису», но Синцов задержал его:

— Товарищ член Военного совета, Гудков просил разрешения сопровождать тело до места.

— Так он же раненый! Его тут, в медсанбате, и надо оставить.

— Он просил, — повторил Синцов, вкладывая в эти слова всю силу просьбы самого Гудкова.

Захаров повернулся, увидел Гудкова с его белой, подвязанной на груди рукой и окликнул: