Константин Симонов - Последнее лето

— Иди распоряжайся, — сказал Серпилин, подумав про себя: «Посмотрим, как ты все это разыграешь, насколько у тебя нервов хватит. Дело не простое!»

Галченок ушел, а Серпилин снова стал смотреть на приближавшиеся немецкие танки и самоходки.

До этого они маневрировали, ползали по местности, поджидая пехоту, боясь, чтоб ее не отрубили от них огнем. А теперь, когда и бронетранспортеры и цепями шедшая между ними пехота подтянулись, танки двигались быстрыми короткими рывками, останавливались, стреляли, делали рывок вперед и снова стреляли.

Поначалу казалось, что их главная масса идет прямо в лоб, между шоссе и железной дорогой, а теперь они скапливались клипом к Бобруйскому шоссе, правее наблюдательного пункта, на котором находился Серпилин.

«Да, близко все-таки, — подумал он и еще раз повторил про себя мысленно: — Близко уже!»

И в этом мысленно сказанном «уже», хочешь не хочешь, присутствовало чувство страха.

Находясь на войне в разной обстановке и в разном должностном положении, к чему-то привыкаешь, а от чего-то отвыкаешь. И от того, чему Серпилин сейчас становился свидетелем, он за последнее время все же отвык. Так близко от себя видеть немецкие танки ему не приходилось с Курской дуги. Тогда атака застала его на наблюдательном пункте дивизии, и он тоже не уехал. Командующий не ищет для себя опасности, это было бы глупо и вредно для дела! Но почти ежедневные поездки в в опека помогают понимать подчиненных. То здесь, то там напоминают тебе самому, что такое опасность.

Человек, не знающий или считающий, что он не знает страха смерти, не может разумно управлять войсками. Не испытывая страха смерти сам, он не будет знать, чего можно и чего нельзя потребовать от подчиненного. А когда приказываешь, необходимо знать, какое место занимает страх при исполнении твоего приказа.

Преувеличивая значение этого страха, мирясь с ним в подчиненном, не потребуешь от него того, что обязан и можешь потребовать. А преуменьшая, будешь требовать лишнего, невыполнимого и, значит, бесполезного.

Примерно так выглядели бы мысли Серпилина, владевшие им в последние две или три минуты, пока он наблюдал все ускорявшееся движение немецких танков, если бы можно было выстроить их, эти мысли.

Но выстроить их в такой последовательности было нельзя, потому что его мысли о том, чего можно и чего нельзя требовать от человека на войне, прерывались собственным чувством нарастающей опасности, которое, подавляя его в себе, испытывал Серпилин при виде все ближе подходивших танков и самоходок.

— Товарищ командующий, ваше приказание выполнил.

Это вернулся по ходу сообщения Синцов.

— Рация цела?

— В порядке.

— А люди?

— Тоже.

Синцов отвечал, а сам напряженно смотрел вперед, на немецкие танки.

— Товарищ командующий, — вдруг сказал Синцов, — вам принесли…

Серпилин сначала не понял, — оказывается, за спиной у Синцова стоял ординарец Галчонка с котелком. Котелок был накрыт перевернутой крышкой, на крышке лежали ложка и хлеб. Ординарец стоял, держа в руках котелок, и лицо у него было такое же напряженное, как и у Синцова. А глаза хотя и смотрели прямо на Серпилина, но все равно на самом деле смотрели сквозь него, туда, в поле, на немецкие танки…

— Поставьте, — сказал Серпилин, мысленно выругав Галчонка за то, что не понял шутки.

Ординарец поставил котелок в утрамбованную земляную нишку.

— Спасибо, идите, — сказал Серпилин.

И тот повернулся кругом, пошел, но пошел так, словно и сейчас, идя по ходу сообщения спиной к немецким танкам, продолжает смотреть на них, туда, в поле…

В эту минуту между немецкими танками и вплотную позади них, отсекая шедшие следом бронетранспортеры и пехоту, легла целая серия разрывов стодвадцатидвухмиллиметровых снарядов. Ударили сразу двумя дивизионами. Перестали бить по немецким батареям, перенесли весь огонь сюда. Один залп, потом второй, потом третий… Несколько бронетранспортеров с пехотой вырвались вслед за передними танками на дорогу и исчезли из поля зрения Серпилина за изгибом опушки.

Два бронетранспортера загорелись, загорелся танк, пехота стала ложиться, кто-то побежал назад.

И вдруг справа, близко — Серпилин раньше не заметил, что один из наших танков стоит в засаде так близко, — ударила танковая пушка. Резко, с отдачей, потом еще одна и еще…

Танковые пушки заговорили вдоль всей опушки леса — и левей и правей. Одни немецкие танки затоптались на месте, другие на большой скорости рванулись вперед по дороге, стреляя на ходу. Ударившая в наш танк болванка срикошетировала и с визгом пошла низко над землей.