Энтони Берджесс - 1985

Персы, сказал он, собираются воевать с арабами. Исламский союз распался. Иранцы – арийцы, а арабы – семиты, и кровь – гуще сур Корана. Шах, которого американцы давно уже считали единственным надежным правителем Ближнего Востока, готов к войне: в его распоряжении то, что Пентагон называет ядерным потенциалом. Арабы, никогда не числившиеся среди любимых клиентов американских производителей оружия, окажутся на милости Ирана. Иран приберет к рукам все нефтяные поля Ближнего Востока. Понимая, откуда ветер дует, арабы начали выводить свои мегадоллары из американских банков. В Соединенных Штатах в разгаре банковская паника, мелкие вкладчики выстраиваются в очереди, чтобы снять наличность, и обнаруживают, что их местные банки объявили мораторий. В попытке умерить панику Федеральный резерв печатает слишком много денег, увеличивая – на самом деле удваивая – денежную массу. В Соединенных Штатах слишком много наличных денег. Вдвое больше того, что покрывает соответствующий объем потребительских товаров. Магазины закрываются, их полки опустели, среди экономически грамотных растет сознание того, что инфляция распространяется со скоростью калифорнийского пожара. Остальные валюты реагируют на инфляцию доллара. Стерлинг серебра пошатнулся. Грядет банкротство. Это конец синдикализма? В ОКнии по меньшей мере три с половиной миллиона безработных. О мистере Петтигрю в последнее время ничего не слыхать. Смещен? Пал жертвой покушения? В стране прислушиваются к грузному Большому Тиму Галлуэю, который разглагольствует о единстве рабочих и грешных капиталистах.

Бев взялся преподавать небольшой группке заинтересованных пациентов, давая уроки по истории елизаветинской Англии каждый день после обеда в одной из комнат для отдыха. Потом он начал курс по истории Англии семнадцатого столетия. Казалось разумным двигаться дальше. Учил он по памяти, которая все больше сдавала. Даже ему самому казалось, что он имеет дело с историей другой планеты. Но и он, и его ученики каждый день сбегали в это нереальное прошлое, точно в душную комнату от пронизывающего ветра. Первая мировая война, восстановление экономики, крах Уолл-стрит, рост вооружений, подъем тоталитаризма. Вторая мировая война и последующий период. История начала опасно приближаться к настоящему. Настоящее невозможно было суммировать, настоящему невозможно было подобрать объяснение, настоящее невозможно даже до конца понять. Настоящее походило на большую реку, которая необъяснимо распадалась на огромное число мутных проток и ручьев. Однажды Бев беспомощно сидел перед своим классом: мистер Тайберн, мистер Грешэм, мистер Хукер, мистер Мерлин, мистер Дайли, другие остальные.

– Начнем сначала? – предложил он. – Вернемся к подъему капитализма и снова попробуем отыскать переломный момент, с которого все пошло наперекосяк?

– Думаю, с нас довольно, – ответил мистер Хукер.

Бев кивал и кивал. Тем вечером после ужина он вышел на участок за домом. «Сердце у тебя слабое, береги сердце». Спотыкаясь в неведомой сон-траве, он прошел туда, где над забором под током нависали две узловатые яблони. Долгое время эти деревья давали кислые плоды. Яблони еще какое-то время протянут, и это служило небольшим утешением. Не так давно встала оскверненная политикой луна, чья поэзия потонула в Море Бурь. Бев обратился к ней с какими-то бессмысленными словами.

Но, разумеется, им это сошло с рук, всегда будет сходить. История человечества – это история долгого исхода из Эдемского сада в царство Сна, а по дороге – ничего, кроме пустошей несправедливости. Сон. Дрема. Усни. Он покивал на прощание луне. Потом задрал рубашку и подставил голую грудь ужасающей боли забора под током, на мгновение задумавшись, почему обязательно надо выйти из профсоюза живых, чтобы присоединиться к забастовке мертвых. Тут он почувствовал, как сердце выскочило у него изо рта и покатилось среди падалицы.

Вы правда думаете, такое может случиться?

Подождем пару лет с ответом. Глупо писать литературное пророчество, которое вы, читатели, очень скоро сможете проверить. Скажем, я просто драматизировал определенные тенденции. В Англии профсоюзы явственно становятся все сильнее и нетерпимее. Но под профсоюзами я понимаю лишь наиболее воинственных профсоюзных деятелей. Как и более зрелищно Оруэлл до меня, за рамками я оставляю здравый смысл и человечность среднего рабочего.