Энтони Берджесс - 1985

Я бы сказал, более вероятен всеобщий коммунизм.

Разве в умах большинства американцев термин «коммунизм» не выступает неопределенным вербальным противопоставлением – сплошь овертона и никакой базовой ноты? Не позднее, возможно, 2000 года история докажет, что марксистская секвенция ошибочна. Маркс считал, что революция разразится в промышленно развитых странах, где рабочие поднимутся против угнетателей-капиталистов. А ответом на капиталистическое угнетение стала не революция, а синдикализм. Революции происходят в малоразвитых странах, и вполне возможно, что историческая последовательность выглядит как нищета-коммунизм-капитализм. Выбирайте диктатуру по своему вкусу. Я предпочитаю мягкую диктатуру философии потребления. У малоразвитых стран нет выбора. Коммунизм может прийти к власти в Нижней Слобозии, но не в Соединенных Штатах.

Оруэлл писал, что новояз фундаментально важен для ангсоца, что новояз в некотором смысле и есть ангсоц. Разве невозможно, что с учетом развития или разрушения языка мы готовим наше сознание к неспособности совершать рациональный выбор и тем самым расчищаем место для философии диктатуры?

В языке наблюдается мучительная раздвоенность. С одной стороны, научные и технические термины, значение которых точно определено, с другой – мы видим неопределенность и размывание смысла многозначительной болтовни. В американском английском мы видим шизоидную связку сленга и технического жаргона, благодаря которой возникают фразы: «Давай обнулимся до подразумеваемых параметров онтологического… дерьмо… как бишь оно там… ах да… констатации». Я отмечаю тенденции к чистой вербализации, особенно в публичных заявлениях, которые мы обычно считаем лживыми или уклончивыми. Я хочу сказать, утверждение может звучать так, словно имеет смысл, пока сохраняет связную синтаксическую структуру. Слова организованы в какую-то схему, но что значат сами эти слова, не важно.

Например?

Репортер спрашивает президента или члена кабинета министров, будет ли война, а в ответ получает: «Существуют различные параметры осуществимости потенциала, каждый из которых достоин серьезного рассмотрения в контексте следствий из вашего вопроса, Джо. Общая тенденция склонности к забастовке по обеим сторонам гипотетической глобальной дихотомии находится в процессе подробнейшего изучения, но затронутый темпоральный элемент пока, разумеется, невозможно достоверно исчислить. Это достаточный ответ на ваш вопрос, Джо?» И Джо остается только сказать: «Спасибо, сэр». Помимо такого «языка профессиональной уклончивости» налицо усиливающаяся тенденция прибегать в повседневной речи к техническому языку, притом не вполне понятному. Пример тому выражения вроде «значимые отношения», что должно подразумевать интрижку, или «вы чрезмерно реагируете», что, по всей вероятности, означает: «Вы чертовски и ненужно грубы». Затем множество акронимов и сокращений, которые люди употребляют в речи, притом не зная, как они разлагаются на составляющие. Правду сказать, я сам в такое играл, придумав, например, ХАОС.

И что же такое ХАОС?

Хартия аннигиляции организованного социализма, или, если хотите, Хор анафемы онанизма в сексе.

Каким будет английский язык, скажем, в 3000 году?

В фонетическом плане? В плане семантем и морфем? Давайте рассмотрим сперва фонетику. Если помните, существует много форм английского языка, и все они имеют равно респектабельные корни, но по обеим сторонам Атлантики мы принимает своего рода образованную норму – давайте назовем ее «английским диктором». Язык лондонских дикторов не слишком отличается от языка нью-йоркских. Нью-йоркский английский в плане фонетики консервативен: он ближе к английскому «Отцов-основателей» и «Паломника» или шекспировскому английскому. Лондонский английский сделал шаг в сторону изменения гласных. Так вот, я всегда утверждал, что если бы Чосер знал про нестабильность, присущую долгим гласным, то еще в XV веке смог бы предсказать, какой будет речь в XX веке. Например, он бы знал, что слово «mouse» – «мышь», которое он произносил на французский манер, в конечном итоге будет напоминать немецкий вариант. То есть сравнительно несложно предсказать, какие фонетические перемены произойдут в английском языке. Кстати, сомнительно, что фонетические изменения удастся затормозить, зафиксировав произношение через фильмы, кассеты и пленки. Разговорный язык имеет обыкновение идти своим путем. Рискну предсказать, как будут звучать к 3000 году гласные: все они имеют тенденцию сдвигаться к губам, приближаясь к звуку, какой мы издаем в конце слова «lava» и в начале слова «apart». Согласные с XI века изменились мало, и сомневаюсь, что многое изменится за ближайшую тысячу лет, но гласные будут все больше и больше походить друг на друга. Некоторые слова будут отличаться лишь последними согласными. Все это, наверно, звучит легкомысленно, но вы же хотели ощутить будущее…