Чарльз Диккенс: Лавка древностей. Часть 2

Все въ его помутившемся умѣ и ослабѣвшей памяти было связано съ воспоминаніемъ о ней. Онъ какъ будто и не понималъ, что его братъ тутъ, около него, и нисколько не интересовался имъ, не поддаваясь никакимъ ласкамъ, никакимъ ухаживаніямъ. О чемъ бы съ нимъ ни заговаривали, онъ терпѣливо слушалъ въ продолженіе нѣкотораго времени, а затѣмъ спѣшилъ продолжать свои поиски. Только о ней онъ могъ говорить и слушать безъ конца. Но Боже сохрани, если бы кто нибудь вздумалъ упомянуть о горѣ, наполнявшемъ его душу и душу всѣхъ, окружающихъ его. Умерла! Онъ не могъ слышать, не могъ выносить этого слова. Съ нимъ, навѣрно, сдѣлался бы такой же припадокъ, какъ и въ первый разъ, если бы кто нибудь невзначай снова произнесъ при немъ это слово. Одинъ Богъ знаетъ, чѣмъ онъ жилъ, какая надежда согрѣвала его сердце, но ясно было каждому, что онъ все еще надѣялся найти свою милую внучку и что эта надежда съ каждымъ днемъ слабѣла и въ конецъ подтачивала его силы.

Друзья уже подумывали было увезти его куда нибудь, разсчитывая, что перемѣна мѣста благотворно подѣйствуетъ на его здоровье, на его духъ. Братъ его пригласилъ вэвѣстныхъ психіатровъ. Тѣ явились, поговорили съ старикомъ, улучивъ минуту, когда тотъ не отказывался говорить, посмотрѣли на него, когда онъ, одинокій и молчаливый, бродилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, и объявили, что, куда бы его ни увезли, душа его останется здѣсь, и какъ бы за нимъ ни присматривали, какую бы стражу къ нему ни приставили, пусть хоть запрутъ его, онъ убѣжитъ изъ своего заточенія и вернется назадъ — можетъ быть, умретъ по дорогѣ.

Мальчикъ, котораго онъ въ первое время слушался, потерялъ всякое на него вліяніе. Иной разъ, бывало, и ничего: позволяетъ ему идти рядомъ съ нимъ; въ другой разъ замѣтитъ, что онъ тутъ, подаетъ ему руку, даже, случалось, погладитъ его по головкѣ, поцѣлуетъ въ щеку. А то вдругъ не можетъ его видѣть, проситъ, умоляетъ, хотя и безъ малѣйшей рѣзкости, уйти отъ него. Но такъ ли или иначе, одинъ ли или въ обществѣ этого ребенка или наконецъ, окруженный людьми, готовыми, цѣной какой бы то ни было жертвы, доставить ему хоть нѣкоторое утѣшеніе и душевное спокойствіе, онъ никѣмъ и ничѣмъ не интересовался, никого и ничего не любилъ на свѣтѣ; словомъ жизнь его была окончательно разбита.

Какъ-то разъ онъ всталъ очень рано, надѣлъ на спину свою котомку, взялъ въ руки палку, ея соломенную шляпу и корзиночку, наполненную всякой всячиной, которую она брала съ собой въ дорогу, и ушелъ. Уже собирались бѣжать за нимъ въ погоню, какъ въ комнату вошелъ одинъ изъ учениковъ школы — онъ казался очень испуганнымъ и разсказалъ, что за минуту передъ тѣмъ онъ видѣлъ старика въ церкви, на ея могилѣ.

И точно, когда, подкравшись къ церковной двери, друзья заглянули въ нее, они увидѣли, что онъ сидитъ у ея плиты, терпѣливо ожидая чего-то. Его не безпокоили, но за нимъ слѣдили весь день. Когда смерклось, онъ всталъ со своего мѣста, вернулся домой и легъ спать, приговаривая вполголоса:

«Она завтра придетъ».

На другой день, съ восходомъ солнца, онъ уже былъ въ церкви, опять просилѣлъ тамъ до ночи и опять, ложась спать, прошепталъ:

«Она завтра придетъ».

И съ тѣхъ поръ онъ цѣлые дни проводилъ у ея могилы, въ надеждѣ, что она вернется къ нему. Какія только картины ни рисовались въ его больномъ воображеніи въ эти долгіе часы ожиданія, въ стѣнахъ безмолвнаго храма! Ему грезились новыя скитанія съ дорогимъ дитяткомъ по зеленымъ лугамъ и лѣсамъ, по живописнымъ, еле протоптаннымъ дорожкамъ; привалы подъ необъятнымъ небеснымъ сводомъ; въ ушахъ звучали хорошо знакомые ему, нѣжные переливы ея голоса; передъ глазами носился ея милый образъ, съ развѣвающимися отъ вѣтра волосами, ея шуршащее платьице, мало ли еще что! Онъ никому не повѣрялъ своихъ думъ, никому не говорилъ, куда идетъ, гдѣ проводитъ время; вечеромъ, сидя въ кругу друзей, онъ не произносилъ ни слова, но, судя по выраженію его лица — по немъ не разъ пробѣгала самодовольная улыбка, — каждый догадывался, что онъ замышляетъ новый побѣгъ вмѣстѣ съ ней. Слышно было, какъ онъ, ложась спать, молилъ Бога, чтобы она вернулась къ нему на слѣдующій день.

Въ одинъ ясный, весенній день, старикъ не вернулся домой въ обычное время: его нашли мертваго на ея могилѣ. Его похоронили рядомъ съ милымъ дитяткомъ, котораго онъ такъ беззавѣтно любилъ, и съ тѣхъ поръ дѣдушка съ внучкой спятъ непробуднымъ сномъ въ той самой церкви, гдѣ не разъ молились вмѣстѣ.

Волшебный клубокъ, завлекшій насъ такъ далеко, катится все медленнѣе и медленнѣе, а затѣмъ и совсѣмъ останавливается: онъ размотался весь до конца.