Александр Хьелланн - Яд

Мать продолжала говорить сдержанно и серьезно о том, что надо любить правду во всем и в особенности в тех вопросах, которые касаются веры и религии. Абрахам с удивлением думал, что мать, говоря об этом, имеет в виду конфирмацию. Ведь ректор, которого все считали особенно набожным человеком, и профессор Левдал, который был религиозен в меру, да и все люди в городе высоко почитают конфирмацию. И все слова, направленные против этого священного таинства, считают богохульством.

Мать сама не раз говорила Абрахаму, что она не очень-то верит в бога. И, что еще хуже, ему приходилось слышать об этом от посторонних людей. Так почему же она более серьезно и более торжественно, чем верующие, относится к тому, во что сама не верит и о чем, следовательно, не может иметь истинного и беспристрастного понятия, — почему же она относится так к конфирмации? Зачем же она сама, лишенная религии, ставит ему такие высокие требования, которых не ставят даже самые религиозные люди? Это изумило Абрахама, и, думая об этом, он ощущал в себе нечто вроде досады и нетерпения.

Некоторую нетерпеливость в конце концов проявила и фру Венке, видя, что ее сын, беседуя с ней, уподобился бессловесной дубине. Она сказала ему:

— Ну, отвечай мне, Абрахам! Что ж ты молчишь? Ты хочешь пойти на конфирмацию? Или нет?

— Не знаю, — ответил Абрахам.

— Но ты должен знать! Ты уже достаточно взрослый, чтобы разбираться в таких вопросах. Подумай и реши сам. У тебя еще есть несколько дней на размышления. Но только я хочу сказать тебе то же, что уже сказала вчера отцу: в тот день, когда пойдешь в церковь, ты сначала исповедуешься передо мной; и если ты не сможешь мне, твоей матери, с полной искренностью сказать, что у тебя есть желание принести клятву, то ты не будешь присутствовать на этом празднике лжи. И это так же верно, как то, что меня зовут Венке.

Вскоре вернулся домой профессор. Однако за ужином родители не поднимали разговоров о конфирмации.

В течение нескольких дней Абрахам находился в тяжелом раздумье. Конечно, он будет конфирмоваться — и в школе он твердо заявил, что к священнику запишется, но все же слова матери смутили его и заставили помучиться. Впрочем, мать больше не расспрашивала его ни о чем. И отец молчал. Так проходили дни.

Особенных перемен в школе не было. Прибавилось только количество часов на латинских и греческих уроках. Да еще как-то само собой у Абрахама возникло сближение с Броком, которого он прежде недолюбливал. Но теперь эти два первых ученика сидели за одной партой и соперничали в прилежании.

Маленький Мариус после своей смерти не оставил никаких следов. Он попросту исчез. И его порядковый номер в школе занял кто-то другой. Его поглотил поток жизни, и имя его никто не произносил в школе, потому что все вскоре позабыли его. У тех, кто день изо дня мучился все в той же комнате, изучая все те же предметы, на все тех же уроках, имея все тех же соседей по парте и учителей, вскоре исчезло всякое воспоминание о том, что перестало существовать; вскоре им стало казаться, что Мариус Готтвалл был маленьким мальчиком, которого они знали много лет назад, когда они сами были маленькими и начинали учиться в школе.

Только Абрахам сохранил в своей душе некоторую память о Мариусе. И его воспоминания были связаны не только с тем неприятным школьным инцидентом, о котором Абрахам старался поменьше думать.

Что касается фру Готтвалл, то она теперь целиком была погружена в воспоминания о своем милом маленьком Мариусе. Ничего иного у нее не осталось в этом мире. И поэтому она почувствовала большую привязанность к лучшему другу Мариуса. Всякий раз, когда Абрахам проходил мимо ее домика, она выбегала, чтобы поговорить с ним, или стучала в окно.

Абрахам старался избежать этих свиданий. Ему было крайне неприятно, если кто-нибудь видел его входящим в дом фру Готтвалл. Да и разговоры с ней в одинаковой мере не нравились ему.

Но фру Готтвалл иной раз все же удавалось затащить Абрахама к себе. Она усаживала его на диване и тотчас принималась говорить о маленьком Мариусе. Ведь она думала о нем целые дни и ночи, и ей не с кем было поделиться своими мыслями.

Она жила одиноко. Подруг у нее не было. А ее обычные вечерние гости — тяжкие мысли о своем позоре и неудачной жизни — обычно только тревожили и мучили ее.

И вот теперь среди этих вечерних гостей появился новый, самый страшный гость — гнетущий упрек, что она из-за своего тщеславия заставляла сына сидеть над книгами значительно больше, чем его бедная голова могла перенести.