Александр Хьелланн - Яд

Однако восприятия его совсем не были притуплены. От малейшей ошибки или даже неточности в употреблении имперфекта или аориста он вздрагивал, как от укола иголкой. Впрочем, такая чувствительность относилась только лишь к его предмету. Все остальное в классе как бы не касалось его и было позволительным, за исключением слишком уж большого шума.

В течение ряда лет он неотступно, словно совершая небольшими переходами знаменитый поход десяти тысяч греков, [5] Поход десяти тысяч греков — описанное Ксенофонтом (V–IV в. до н. э.) возвращение на родину 13 000 греков, завербованных персидским царем Киром Младшим, после его поражения. вел молодых людей в глубину веков. И молодые люди короткими дневными маршами покорно следовали за ним, как за предводителем, который со знанием пути ведет их к Софоклу, Гомеру, Ксенофонту и Плутарху.

Впрочем, на этих путях самым важным было отличить имперфект от аориста. А все остальное, как в стихах, так и в прозе, почти совсем не замечалось. Иной раз школьники, переводившие Геродота, начинали смеяться над каким-либо его забавным анекдотом, и тогда еж искренне впадал в изумление — он решительно не мог понять, как это за греческим текстом можно вдруг увидеть что-либо смешное или непосредственно связанное с жизнью.

Итак, в это серое утро урок греческого языка протекал спокойно и мирно. Тот, кто не хотел отвечать, ссылался на нездоровье, и тогда ёж выискивал другого ученика, который был бы способен выдержать его напор, и сидел, вооруженный переводом, словарем и примечаниями.

В девять часов ёж собрал все свои вещи и пошел в другой класс.

Следующий урок тоже прошел тихо и мирно. Это был час адъюнкта Борринга с его перьями. Помимо географии, он преподавал историю. Так как в классе теперь остались только латинисты — Толлейв и Рейнерт стали моряками, остальные просто исчезли, — ученики отвечали только с помощью подсказки.

Историю Борринг преподавал по своей особой методике. Обычно он спрашивал ученика именно так, как спросил сегодня Мариуса, вызвав его отвечать:

— Скажи, Мариус, в каком году счастье отвернулось от Карла Двенадцатого?

Мариус неплохо вызубрил отрывок о Карле Двенадцатом, но он позабыл, что счастье отвернулось от Карла в 1708 году. И поэтому Мариус промолчал.

Подув на очиненное перо, Борринг снова спросил:

— Ну, когда от Карла отвернулось счастье?

Тут Абрахам подсказал Мариусу. И Мариус, к всеобщему удовлетворению, вспомнил, что счастье отвернулось от Карла в 1708 году. И тогда все остальное сошло гладко.

Между тем в классе стало невыносимо жарко. Мортен Толстозадый накалил печку докрасна. И в перемену пришлось открыть все окна.

Начался урок норвежского языка. Это занятие вел ректор. Он вошел в класс с тетрадями для сочинений и тотчас спросил:

— Кто подкладывал дрова в печку?

Ответа не последовало, и тогда ректор повторил свой вопрос, но уже более строгим тоном.

Первый ученик класса Брок ответил:

— Мне кажется, что дрова в печку подкладывал Мортен Крусе.

Ректор сердито сказал Мортену Толстозадому:

— Так вот ты чем занимаешься! А ну, подойди сюда и отыщи мне тот параграф школьных правил, где говорится, что ученики должны сами топить печи!

Квадратный и грузный Мортен подошел к картону со школьными правилами и уставился на них.

— Ну, ну, голубчик, отыскивай поскорей этот параграф! Или тебе надо помочь в этом?

Тут ректор одной рукой дернул Мортена за ухо, а другой рукой указал на какой-то параграф и при этом сказал:

— Читай пятый параграф! Но читай громко и отчетливо.

Басовитым голосом Мортен стал читать:

— «Параграф пятый… В школьном помещении ученик должен тотчас же отправиться на свое место и никогда не учинять шума или беспорядка. Он также никогда не должен покидать свое место без разрешения».

— Ну-с, — сказал ректор, — теперь ты сам видишь, как ученик должен вести себя в классе! Но, может быть, по-твоему тут что-нибудь сказано относительно печки с дровами? А?

Ректор все более и более тянул вверх ухо Мортена, так что Мортену пришлось встать на цыпочки.

В классе поднялся хохот. Ректор велел Мортену занять свое место.

Между тем Брок роздал тетради для сочинений, заглянув в каждую из них, чтоб узнать отметки.

Мариус получил четыре с половиной, что при двенадцатибалльной системе было немного хуже, чем обычно. В общем, эта отметка для Мариуса была маленьким разочарованием. Ему понравилась тема — она была сформулирована так пространно, что сам заголовок, если написать его большими буквами, должен был занять четверть страницы. А маленькому Мариусу всегда лишь с большим трудом удавалось писать достаточно длинные сочинения.