Кальман Миксат - Том 3. Осада Бестерце. Зонт Святого Петра

— Разумеется.

— Если разрешите, — вмешался в разговор Пал Бехенци, — я присоединяюсь к вам.

— Вы окажете нам большую честь, — отвечал Кливени и представил барону Милослава Тарноци.

После спектакля они вчетвером отправились в ресторан, где заняли столик в углу. Бехенци заказал французского шампанского и первый бокал осушил за «прекраснейший цветок Жолны».

— Клянусь богом, мне хотелось бы вновь стать двадцатипятилетним. Что вы скажете на это, мадемуазель?

Аполка ничего не сказала, только потупила глаза.

— Стар только тот, кто чувствует себя стариком, — весело возразил писарь. — Выпьем, господа. Твое здоровье, Милослав! Ты тоже отведай вина, хоть пригуби бокал, моя крошка! Правда ведь, хорошее вино? А? Постой, у тебя растрепалась прическа, Аполка.

В самом деле, большая пышная прядь волос упала Аполке на плечо. Писарь подхватил прядь рукой, потер волосы между пальцами, как купец, пробующий сукно на мягкость, и, многозначительно глянув на Бехенци, прищелкнул языком.

— Хороши, а?

Милослав порывисто вскочил:

— Кливени, я закачу тебе пощечину!

Кливени был взбешен; он сразу стал багровый, как свекла.

— Ты — мне? Мне, Кливени? Какой-то молокосос смеет грозить Кливени! А по какому праву? Какое отношение ты имеешь к Аполке? Эта девица моя, я ее кормлю и делаю с ней, что хочу! — закричал писарь, засучивая рукава. — А ну, тронь попробуй!

Барон Бехенци слыхал только часть перебранки, потому что в этот момент его окликнул начальник будетинского гарнизона, проходивший мимо их столика.

— Добрый вечер, Пал! А ты что тут делаешь? Бехенци поднялся из-за стола и любезно потряс его руку.

— Вот приехал немного поразвлечься в Жолну.

— Ах, вот оно что! — шутливо отозвался начальник гарнизона, покосившись на бутылки шампанского. — Для тебя, как я вижу, уже не май, а июль наступил.

— Нет, что ты! Июльскую сумму я еще не трогал. — Я — рачительный хозяин. Сейчас живу еще на деньги, что выручил от продажи колокола. И еще кое-что осталось: негодяи-криванковцы платят мне в рассрочку.

— Черт побери, — захохотал начальник гарнизона, — мне об этом уже кое-что говорил твой сын.

— А! — нагло ухмыльнулся Бехенци, провожая приятеля к столику под зеркалом, где расположилось несколько офицеров. — И где же ты встречал моего дражайшего отпрыска?

— Он сейчас пребывает в Недеце, у моего двоюродного брата.

— У сумасшедшего? Что он, сердится на меня?

— Развлекается! Но, как вижу, ты занимаешься тем же, старый плут! Где ты подцепил этот цветочек?

— Великолепная пташечка, не правда ли? Совершенно случайно наткнулся на нее.

— А что же, из этих?..

— Будет из этих! Клянусь богом, имей я сейчас в руках свои пять тысяч форинтов… Но ты только посмотри, что за фигура, что за лицо, какие формы…

Они повернулись к столику, у которого сидела Аполка. Но в это время туда смотрели уже все, кто находился в ресторане, так как атмосфера за столиком Кливени совсем накалилась. Молодой Тарноци, схватив со стола бокал, швырнул его в лицо Кливени. Тот взревел, как раненый бык, и ринулся с кулаками на Милослава. Побледневшая Аполка загородила было своим телом Милослава, закричав: «Ой, не троньте его, не троньте!»

Но писарь рявкнул на нее:

— Растопчу, лягушка! — опрокинул стол и стулья и, намотав на руку сверкавшие, как золото, Аполкины волосы, отбросил рыдающую девушку к противоположной стене, а другой рукой принялся душить молодого человека.

Хозяин ресторана, буфетчик и кое-кто из гостей бросились к ним, чтобы прекратить драку, как вдруг дверь ресторана распахнулась, и на пороге появилась запыхавшаяся старая тетушка Кувик. Пробравшись к Кливени, она крикнула хриплым голосом:

— Жена ваша умерла! Умерла барыня! Умерла! Кливени тотчас же узнал хриплый голос тетушки Кувик и обессиленно отпустил шею Милослава.

— Умерла… — пробормотал он, тупо уставившись перед собой.

Мысленно он представил себе покойницу, ее высохшие руки, лицо и заострившиеся черты, и ему стало не по себе, мороз пробежал по спине; тут же он подумал, какие расходы, предстоят на похороны, и мысленно выругался. Затем он снова повернулся к Милославу, и снова в глазах его вспыхнул гнев.

— Счастье твое, что она умерла! — буркнул он и, как подобает истинному христианину, печально понурив голову, медленно прошел к вешалке за шляпой.

— Пошли, тетушка Кувик! — крикнул он старухе, на ходу вынув из кармана платок с вышитыми в углах конскими головами, вытер пот со лба, потом, будто вспомнив что-то, приложил его и глазам. — Так было угодно богу? Его святая воля, ничего не поделаешь! Идем, Аполка!