Кальман Миксат - Том 3. Осада Бестерце. Зонт Святого Петра

Дюри, однако, жил очень бедно, прилежно слушал лекции в университете, ночевал в «Семи совах», столовался на улице Кениро в дешевом трактирчике под названием «Первое апреля». Трактирчик этот, наводненный студентами-юристами, был одной из тех диковинок, которые с особенной прожорливостью поглотила современная жизнь. На вывеске харчевни красовался толстенный господин, беседующий на улице с тощим субъектом, а под ними был воспроизведен следующий диалог:

Худой . Где это вы столуетесь, сударь, что так великолепно выглядите?

Толстый . Здесь вот, в «Первом апреля».

Худой . Тогда я тоже туда загляну.

Вопреки столь многообещающей рекламе, готовили в «Первом апреля» из рук вон плохо, и вполне вероятно, что источником названия «Первое апреля» и послужил приведенный выше диалог. Что ж, надо признать, прежние трактирщики были довольно откровенны, а если и лгали, то делали это так наивно, что любой понимал их невинную хитрость.

О каждом дне жизни Дюри к господину Гашпару прибывали обстоятельные бюллетени: завтракает в кофейне, перед обедом бывает на лекциях, в полдень обедает в «Первом апреля», после обеда скрипит пером в адвокатской конторе, ужинает ломтиком сала или сыра, купленными у бакалейщика, занимается до полуночи. Все его любят, все его хвалят и говорят, что выйдет из него замечательный человек.

Плутоватый Гашпар Грегорич уже почти желал, чтобы эта четверть миллиона оказались у Дюри и чтобы тот со временем женился на его дочери Минке, которая как раз начинала превращаться из почки в бутон — ей было одиннадцать.

Да, предположение оказалось явно глупым — ни у Анчуры, ни у мальчика денег не было — иначе это хоть как-то сказалось бы на их образе жизни, особенно у Дюри. Но Анчура сдала в аренду дом, и из этих денег господин Столарик ежемесячно посылал Дюри тридцать форинтов.

Братья Грегоричи поделили меж собой отвергнутые женщинами восемнадцать тысяч и еще те несколько сот, которые выручили от продажи с молотка мебели и кое-каких несущественных мелочей, — остальное имущество безвозвратно пропало. Весь город ломал над этим голову. Несли всякий вздор, придумывали небылицы: будто бы старик посылал деньги Клапке * и будто бы однажды эти деньги вернутся в виде штыков, возглавляемых Клапкой. А еще говорили, что в Лопатайском лесу был у Пала Грегорича волшебный замок, и держал он там взаперти красавицу. Если сам он и не смог бы проглотить свое состояние, уплетая расплавленное золото столовыми ложками, то уж красавица по чайной ложечке да по капельке управилась бы с ним за самое короткое время.

И вдруг среди всей этой безудержной болтовни всплыло нечто, похожее на истину. Оно исходило от жестянщика, у которого Пал Грегорич накануне смерти велел купить большой котел, а денег не заплатил. Теперь этот жестянщик явился к господину Гашпару и предъявил счет.

— Тысяча чертей, ведь котла в завещании не было! — хлопнул себя по лбу господин Гашпар.

Он проверил протоколы аукциона, где перечислены были проданные вещи, — котла среди них не оказалось.

— Я напал на след, — ухмыльнулся Гашпар Грегорич. — Мой возлюбленный младший брат не зря велел купить котел. А для чего он купил котел? Для того, чтобы что-то в него положить. И это «что-то» — то самое, что мы ищем.

Он поделился соображениями с Болдижаром. Тот возликовал:

— Это перст божий, братец! Я верю, теперь-то мы найдем богатство. Пали куда-нибудь зарыл котел, чтобы лишить нас денег, и это бы ему удалось, не допусти он такого просчета, а-я-яй, остался должен жестянщику! Но, к счастью, братец, злодей всегда допускает какую-нибудь ошибку.

Жестянщик припомнил, что выбрал и унес котел работник Матько. Тогда Гашпар Грегорич, не откладывая в долгий ящик, зазвал Матько к себе, накормил, напоил и, сочувственно расспрашивая о последних днях покойного, ловко ввернул о котле, долг за который требует уплатить жестянщик.

— Что же это за котел, сын мой Матько? Взаправду ли заказывал его твой хозяин? Ох, не похоже что-то! Зачем он ему понадобился? Скажи, Матько, не свои ли ты делишки обделывал за счет хозяина?

Ничего больше и не требовалось, чтоб задеть за живое благочестивого Матько и, как сойке, развязать ему язык, — в доказательство своей невиновности он рассказал все по порядку: в день перед смертью приказал ему хозяин достать поживее котел да двух каменщиков. Матько выполнил и то и другое. А дело к вечеру было. Внес он котел в спальню господина Грегорича и впустил каменщиков. Каменщики тоже котел тот видели, они подтвердить могут.