Кальман Миксат - Говорящий кафтан

Старик вскочил, оделся и, прижавшись лбом к холодному оконному стеклу, стал ожидать наступления утра. На душе у него было очень тревожно, но он не решался признаться в этом даже самому себе. Эх, да что там, все будет в порядке! Дело верное, совершенно верное.

Лештяк отнес кафтан в ратушу, положил его в кованый сундук, а потом зашел в спаленку Цинны отдать ключ и ласково шепнул ей на ухо:

― Все в порядке, сердечко мое: у меня под кроватью уже выстроились четыре тысячи рыжих жеребчиков. Есть теперь кого запрячь в вашу свадебную колесницу.

Но тщетно старик силился говорить спокойным голосом, взволнованное лицо выдавало его действительное состояние. И нигде он не мог найти себе места. Как ошалелая муха, слонялся он из стороны в сторону, пока наконец, приняв внезапное решение, не побрел к сыну, где уже застал гайдука Пинте с каким-то письмом.

Бургомистр был в отличном расположении духа, лицо его сияло радостью. Он только что закончил процесс одевания, а наряд его был теперь совсем иным, чем прежде, и вполне соответствовал его дворянскому титулу: вместо доломана на нем была аттила с разрезными рукавами, на шелковой вишневого цвета подкладке, виднеющейся сквозь разрезы.

― Доброе утро, батюшка! Что нового?

― Я хотел бы попросить тебя кое о чем.

― Есть в Кечкемете один человек, который может и приказывать городскому голове!

― Это я, что ли?

― Угадали, ваша милость. Ну, так что вы мне прикажете?

― Так, пустяк, маленькая прихоть. Если в ближайшее время подойдет к городу какое-нибудь вражеское войско, разреши мне самому поехать ему навстречу в кафтане.

― Черт возьми, это не последнее развлечение! И пришли вы ко мне в самое время, потому что сегодня мне все равно пришлось бы посылать кого-нибудь вместо себя.

― Есть что-нибудь? ― поспешно спросил портной.

― У леса Талфайя с ночи стоит один из отрядов великого визиря Кара Мустафы. Из-под Белграда на Кеккё идут, а нам нынче чуть свет прислали письмо. Требуют продовольствия. Вот Пинте как раз с их посланием прибыл. Ну, провианта мы им, конечно, не дадим.

― Великолепно! ― воскликнул старик, оживившись. ― Я поеду к ним!

― Очень хорошо! Пинте, оседлайте для моего отца верховую лошадь!

― Какую? Гордеца?

― Пожалуй, лучше будет Раро, он посмирнее. Сам я сегодня не могу выехать, дел много: в суде заседать буду. И представьте себе, батюшка, кто истец. Ни больше, ни меньше, как сам крымский татарский хан. Неугомонные кечкеметские парни угнали у него из феледьхазского стана отару овец, а четырех татар, которые стерегли стадо, избили до полусмерти; один вскоре умер.

― Мир перевернулся!

― Но самое замечательное во всем этом, ― продолжал бургомистр, широко улыбаясь от удовольствия, ― ореол Кечкемета! Ведь вот уже и сам крымский хан ищет правосудия в соответствии с нашими законами, вместо того чтобы совершить возмездие, как ему бы того захотелось. И все это сделал наш кафтан. Да, постой-ка, Пинте, чуть было не забыл. Пойди, любезнейший, прежде на базар и поймай там четырех человек, способных быть судьями; можно будет даже одного турка, если попадется.

Был первый день ярмарки (ибо после того как Кечкемет стал обладателем кафтана, город вновь испросил у Леопольда I разрешение на проведение ярмарок). Старый Пинте заглядывал в купеческие шатры, догонял людей в добротных бекешах и, если попадался ему солидный человек из Сегеда или Халаша, начинал, как ученый скворец, тараторить зазубренную фразу:

― Именем его благородия, достойного и славного господина Михая Лештяка, бургомистра города Кечкемета! Почет и уважение вашей милости, дай бог вам всего хорошего! Не посчитайте за труд ― соблаговолите пройти в скромное здание нашей ратуши и там мудро и справедливо, как и подобает, свершить суд над нашими гражданами. О неповиновении не может быть и речи!

Так довольно быстро сцапал он сегедского нотариуса Пала Бёрчёка и мудрого Ференца Балога из Сентеша, правда, этот сидел в корчме, уже на шестой пуговице [19] Житель Кечкемета после каждого очередного кубка вина расстегивает на жилете одну пуговицу, чтобы при окончательном расчете корчмарь не надул его. (Прим. автора.) (Ничего, этот хорош будет и в таком виде.)

Поймал Пинте также и цегледского кондитера Иштвана Корду, и, поскольку господин бургомистр пожелал иметь среди судей турка, гайдук прихватил с собою и бородатого Моллаха Челеби из Буды, продававшего каракулевые шкурки и на чем свет стоит ругавшего город, где судей волокут в суд на аркане.