― Расскажите, расскажите историю с кафтаном! Хотим услышать из ваших собственных уст!
Лештяк беспокойно заерзал на кресле. Казалось, невидимая железная рука сжимала ему горло. Рассказать о том, что произошло с Олай-беком, поведать об этом сотням людей!.. Историю, которую он сам не пережил, не видел. Лгать перед лицом города! Ох, какая непростительная это была ошибка, что не он поехал в татарский лагерь. Черт принес на его дорогу эту девицу. А уж если сам не поехал, то лучше было бы сразу и признаться во всем. Но сейчас это, увы, было невозможно. Невозможно!..
Чем больше становилась его слава, тем сильнее его душу терзал страх, что однажды эту славу развеет нежданный порыв ветра. Ведь и Мидасу не удалось сохранить тайну своих длинных ушей. Лештяку казалось, будто слава его ― краденая, и потому не мог больше ей радоваться, хотя какая-то ее доля причиталась и ему. Ведь, как бы там ни было, не кто иной, как он, достал кафтан! И все же где-то позади председательского кресла с высокой спинкой, казалось, неотступно маячила неприятная тень.
― Слушаем, слушаем! ― звучало все громче, все настойчивее.
Отступать было поздно.
Лештяк смущенно стянул с себя кафтан и расстелил его на зеленом сукне стола. Вот оно ― драгоценное сокровище Кечкемета!
Наконец, запинаясь, с пятое на десятое рассказал он об удивительной роли, которую сыграл кафтан. [18] Случай с кафтаном ― это не плод фантазии писателя. В проповеди Дёрдя Калди и в протоколах города Кечкемета остались следы этой истории (Ференц Кубини, История Венгрии и Трансильвании, глава о Кечкемете, стр. 86, аб.1): «Когда султан Магомет пришел в Венгрию, кечкеметские правители отправились ему навстречу с ценными подарками и стали просить у него хоть какого-нибудь чауша в наместники, который бы защищал их от проходивших мимо города отрядов. Султан дал им триста золотых и шитый золотом кафтан, сказав при этом, чтобы они отправлялись домой, а если кто станет обижать их, пусть покажут обидчику султанский кафтан. С тех пор, стоило им увидеть турецкое войско, как бургомистр надевал кафтан и выезжал туркам навстречу. При виде его турки спешивались с коней и бросались целовать кафтан и, если бургомистр разрешал, оставались в городе на ночлег, на собственном коште, а если не разрешал, уходили прочь». Таким образом, я не только не преувеличил действительный факт, но даже умолчал о трехстах золотых; если, однако, господа заседатели не пожелали отчитаться в них, то я отнюдь не намерен компрометировать своих героев. (Прим. автора.)
Буйные крики радости заглушали его рассказ; все ликовали, только один человек, сжавшись в комочек, плакал на задней скамейке.
Могущественный бургомистр, теперь подлинный «диктатор Кечкемета», подошел к этому человеку и взял его за руку.
― А теперь пошли, отец. Хочу немного отдохнуть дома.
В маленьких, украшенных скрещенными копьями воротах их уже поджидали крестница Эржи и подручный Лаци. Пончики были поджарены, тушеная курица давно готова, а поросенок даже успел остыть, так что хозяева в самую пору возвратились домой.
― Да, я ведь еще не успел сказать тебе, сынок, ― впрочем, когда я мог бы это сделать?! ― что теперь мы с подмастерьем работаем, или, вернее сказать, мы теперь вдвоем не работаем…
Бургомистр сделал равнодушное лицо.
― Это вон тот мальчонка?
― Пришлось мне нанять его, когда я отправлялся в Буду, к паше, за тебя ходатайствовать. Ведь это я сделал тебя городским головой, Мишка, знай это! ― В глазах старика загорелись зеленые огоньки. ― Старый Лештяк еще может постоять за себя, хе-хе-хе!.. А парень, повторяю, нужен мне был для работы, хотя я что-то не приметил, чтобы он за все это время ну хоть пальцем о палец ударил. Не было у меня еще времени испробовать, умеет ли он хоть что-нибудь делать. До сих пор-то я все политикой занимался. Не смейся, Миши, не то я рассержусь! А теперь вот ты будешь делать политику, Кровь Лештяков ― золотая кровь! Ну да ладно, вот мы уже и дома.
Как дорог человеку отчий кров, когда он долго под ним не был! Приветливо курится дым из трубы, весело кивают поредевшие ветви старого грушевого дерева. Выйдешь во двор, и тебе навстречу радостно кинется Кудлатка, а в комнате прыгнет на плечи кот Царапка. Улыбаются размалеванные крыши, с детства знакомые глиняные тарелки на стенах, даже мебель и та принимается скрипеть ― рассказывать о чем-то; потрескивает огонь в большой печи, отбрасывая на двери золотые блики, так что кажется, будто снизу они обиты широким листом золота.
Читать дальше