Кальман Миксат - Говорящий кафтан

Туман несколько рассеялся, и невдалеке, подобно огромному глазу, засверкало Крапивное озеро. Казалось, оно, подмигивая, манило его к себе: «Иди сюда, Михай Лештяк, самое лучшее для тебя ― это лечь здесь, укрыться серебряным одеялом и заснуть па мягкой песчаной подушке!.. Это ― самый прямой путь для тебя!»

Лештяк сделал несколько шагов по направлению к озеру, но куст крыжовника ― самое высокое «дерево» во всей округе ― преградил ему путь. Маленькие снежинки облепили его тоненькие веточки, так что Лештяк не заметил куста и споткнулся о его нижние ветви.

Упал Лештяк, ухо его коснулось матери сырой земли ― и вдруг услышал он, почуял, что где-то вдали по земле грохочут тысячи копыт, а в воздухе несется странный гул и шелест.

Лештяк содрогнулся: «Беда, татары двинулись на город!» Но, тс-с! Топот как будто удаляется, становится все тише и тише, и вот уже замер совсем, растаяв в слабом шелесте ветра.

Только одна лошадь приближается к загону. Цок, цок! ― стучат ее копыта. Да, одна-единственная лошадь. Боже правый ― на ней сидит Цинна!

Лештяк вскочил и, даже не стряхнув со своего платья налипший на него мокрый снег, бросился к девушке с лихорадочной поспешностью.

― Это ты? С тобой ничего не случилось? Это действительно ты! Что же произошло?

Цинна весело улыбалась. Но прежде чем ответить, она шаловливо надула щеки, стараясь придать своему личику геройский вид.

― А то произошло, прошу покорнейше, что я прогнала татарское войско. Они уже убираются восвояси!

― Не болтай! ― крикнул Лештяк, что на самом деле означало: «Говори, прошу тебя, говори!»

И она заговорила. Но прежде нежно, любовно погладила запушенный снегом зеленый кафтан, обласкав его своим лучистым взглядом.

― Да, сударь, многого стоит эта одежонка.

― В каком смысле?

― Олай-бек, увидев ее на мне, тотчас сошел с лошади, трижды поцеловал полу кафтана и почтительнейше спросил, каковы будут мои приказания. А я взяла да и приказала, чтобы они все немедленно убирались отсюда. И они послушались и в самом деле убрались!

Михай Лештяк слушал, разинув рот от изумления.

― Возможно ли? Неужели этот кафтан обладает такой чудодейственной силой?

― Да, все произошло именно так, как я сказала! Слово в слово! Но у нас нет сейчас времени на долгие разговоры; вот кафтан, надевайте его поскорее, а вот и ваш конь ― садитесь на него. Я же вернусь в город другой дорогой.

― Черт возьми, но ведь это же настоящее чудо! ― ликовал Михай, все еще находясь во власти изумления. ― Так ведь этому кафтану цены нет!

― Я думаю! Но прошу вас, торопитесь! Иначе кечкеметцы вот-вот сами подъедут сюда. Мне кажется, я уже вижу черные точки. Это движутся со стороны города телеги с данью.

Тень пробежала по лицу Михая.

― Верно, Цинна. Но ты смотри не говори никому об этом! Спасибо тебе за то, что ты сделала. А я еще поговорю с тобою… сегодня же. Да, я поговорю с тобою, Цинна.

― Хорошо, хорошо, ― отмахнулся юркий «паренек» и, быстро зашагав в сторону развесистого вяза, прозванного в народе «деревом в юбке», вскоре скрылся из виду.

Лештяк поехал обычным путем. Вскоре он действительно наткнулся на длинную вереницу подвод, груженных хлебом и дровами; Мартон, пастух из Сикры, ругаясь на чем свет стоит, гнал волов. Впереди подвод на красивом со звездочкой во лбу коне гарцевал один из триумвиров, Шамуэль Холеци; на боку у него болталась желтая кожаная сумка с самым главным ― с деньгами. А на одной из подвод, на горе из румяных хрустящих хлебов, восседала сама тетушка Фабиан. Не вытерпела, поглядеть на «татарина с песьей головой» поехала. Рядом с нею примостился златоустый Пал Фекете; его то и дело мигающие, как у кролика, глазки были устремлены на какую-то бумагу, исписанную мелкими буковками.

― Эй, смотрите-ка! Михай Лештяк! ― опешили кечкеметцы. ― Не иначе, с того света явился.

Шамуэль Холеци, который был не так уж зол на Лештяка (ведь лютеране всегда найдут общий язык друг с другом!), но зато отличался необыкновенным любопытством, ― вкрадчиво спросил:

― Ведь это только душа ваша, друг мой, а не вы сами?

― Нет, это я сам, но без души, ― ехидно заметил Михай. (Кто знает, что-то он имел в виду?) ― А куда это вы, милостивые государи, путь держите?

― Гость у границ нашего города, ― шутливо отвечал триумвир, ― вот мы и везем ему, бедному, немножко провианта. (Достойному господину Холеци никогда не изменяло чувство юмора.)

― Н-да, ну что ж, везите, только трудновато будет вам его догнать.