Кальман Миксат - Чёрный петух

Купойи попивал свое красное, как гранат, вино, тоскливо понурив голову, и даже не взглянул бы на играющих в карты, если бы один из игроков, богатый бодёлайский сапожник Андраш Астовски (какая-то родня по линии жены) не узнал его.

— Эге-ге, шурин Купойи! Что вы там примостились в сторонке? Смотрите, сколько здесь денег — идите-ка сюда! Вы умеете играть в «макао»?

Кто-то из игроков ответил за него:

— Еще бы не уметь, ведь он же дворянин.

— Ну так мы потеснимся для вас. Испытайте свое счастье, шурин.

Купойи сверкнул глазами. Это очень кстати! Спасительная соломинка. Не само ли провидение шепнуло сапожнику, чтобы тот позвал его, желая выручить из беспомощного положения…

Не долго раздумывая, старик встал и подсел к столу, рядом с сапожником. Однако удача не желала быть к нему милостивой; он проигрывал банк за банком… И как можно было поверить в то, что божье провидение изберет своим посредником заурядного сапожника, в то время как за столом игроков сидел и его собственный служитель — бодёлайский приходский священник.

В стелющемся от трубок дыму Купойи снова закашлялся — грудь просто разрывалась, но он все сжимал дрожащими пальцами карты и неизменно проигрывал. Даже остальные игроки были смущены:

— Наверняка дядюшке везет в любви. (Еще измывались, наперсники сатаны!)

Тем временем вернулся Винце; он запряг волов и поджидал барина, чтобы ехать домой. Ждал, ждал его, но Купойи не появлялся. Наконец, после длительных расспросов Винце узнал от Жужи, что господин играет в столовой в карты.

Покачав головой, Винце пошел за ним. Бедный Купойи, с бледным, точно у покойника, лицом, сидел в окружении целой группы оживленно разглагольствующих типов. При взгляде на него можно было испугаться.

Винце стал у него за стулом и положил руку ему на плечо.

Старик вздрогнул и уставился на Винце остекленевшим взглядом лихорадочно горящих глаз, бросил карту, которую держал в руке (с нею как раз уплыли и его последние десять форинтов), встал, словно призрак, и, не сказав ни слова, позволил увести себя из столовой. Только когда они вышли наружу, на свежий воздух, он спросил неясным шепотом, как лунатик:

— Куда мы едем?

— Понятно, домой.

— Я не могу вернуться домой.

— Эй-эй, что вы говорите? Может, вы проигрались? — испугался Винце.

Купойи уныло кивнул головой.

— Много?

— Всё.

— Эх, чтоб мне пусто было! — выругался Винце, ударив себя кулаком по лбу. — Досточтимая госпожа правильно сделает, если разнесет мой старый череп за то, что я не удержал в узде барина.

— Я хотел отыграть, Винце, наши расходы.

— Понимаю. Я так и подумал… Н-да, большая беда, ужасная беда. Не знаю даже, что и делать. Но, если честно говорить, то со стороны бога это просто уж некрасиво!

— Не ругай бога, Винце. Меня тоже подмывало, но ведь карты — не его изобретение. А дьявола. Там, где играют в карты, там бог не присутствует.

Винце ничего не ответил и задумался. Долго ходил он туда и сюда вокруг телеги, потом облокотился на тощие лопатки Бутона, словно желая с ним посоветоваться, пока, наконец, не придумал, что же лучше всего. Первейшее, во всяком случае, — успокоить этого больного старика.

— Ну что же, что случилось, то случилось, барин. Но нельзя терять голову. Еще этого не хватало, черт побери! В мире и похлеще дела творились. Король потерял целое государство, и, однако, мы живем и существуем, и он тоже. Беда приключилась, конечно, большая, но уж как-нибудь мы уладим с госпожой.

— Нет, Винце, нет, не могу я предстать пред ее очами, — прохрипел Купойи глухим дрожащим голосом, словно бы исходящим из-под земли.

— Ну ладно, не возвращайтесь пока домой — пожалуйста. Я ссажу вас в Вернё, в доме Иштвана Шандора, а потом, после того, как я все хорошенько улажу… ей-ей, что-нибудь придумаем.

Винце говорил, уговаривал, ободрял и умолял старика до тех пор, пока в конце концов тот не дал себя водрузить на сиденье, сооруженное на телеге из пустых мешков, и два отдохнувших вола так бодро покатили их, что еще не прозвонили к вечерне, как они остановились в Вернё перед домом Шандора.

Хозяева обрадовались гостю, но они не очень-то поверили Купойи, когда он, переступив порог, сказал: «Ну, вот, останусь-ка я здесь на недельку, если, конечно, не прогоните». Они решили, что старик шутит и остановился у них, чтобы перекинуться парой добрых слов, а потом при лунном свете преспокойно прогуляется до Параски — расстояние-то раз плюнуть. В то же время они заметили, что гость их чем-то очень опечален, и это им показалось подозрительным. И все же ему постелили постель лишь тогда, когда увидели, что старик отнюдь не собирается уходить. «Гм, странная история!» Но разгадки никак не могли найти.