Кальман Миксат - Чёрный петух

Казалось, миновала целая вечность, пока пришла Жужа.

Она сказала, что нашла доктора, но он не может еще прийти, потому что вице-губернаторша порезала палец, зачинивая карандаш, — разумеется, сначала нужно зайти к ней, а оттуда уж он прямиком сюда.

Прошел час, прошло два часа, а доктора все не было. Господин Купойи то и дело вспыхивал и ругался, как солдат (Винце готов был побиться об заклад, что его барин снова начинал становиться человеком).

— Тысяча чертей! Может, вице-губернаторша, зачинивая карандаш, распорола себе и живот?! Но за это время можно было бы и его зашить.

— А нам пора бы ведь и домой, — проговорил Винце.

— То есть как это «домой»? Не можем же мы бросить ее здесь? Неужели ты смог бы это сделать, безбожник?

— Ну, ладно, ладно, не смог бы. Но, по крайней мере, сударь, пройдите в столовую и поешьте что-нибудь. Немного доброго супа, цыпленочка. Сами-то вы, наверное, ведь еще больше больны, чем эта девочка.

Старик с жаром возражал:

— Нет, нет, не могу. Я должен быть около нее, обвевать ее. Видишь, она нет-нет да открывает глаза и ищет меня блуждающим взглядом, когда меня нет рядом, и заметно успокаивается, увидев меня. И, смотри, смотри, как она ищет своей дрожащей ручкой мою…

— И все же перекусить нужно.

— Я не возражал бы, если бы ты принес нам двоим чего-нибудь перекусить. Я и денег дам. А потом, ты же знаешь: я потому уже не могу отлучиться, что жду доктора.

Но доктор все не приходил и заявился только под вечер — пришлось уже зажечь свечи. Это был худой, сухощавый человек, ростом несколько пониже доктора Брогли, но зато с большой головой. А голова туг — самое главное. Он осмотрел больную, нащупал пульс и, вытащив свой хронометр, стал тихо считать удары. В страшной напряженной тишине слышно было только тиканье часов доктора. Но, пожалуй, еще громче билось сердце старого Купойи. Покончив с этим, доктор простукал и прослушал грудь у больной, померил ей температуру, посмотрел на красные пятна на теле, затем сел к столу и выписал рецепт.

— Пусть принимает этот порошок через каждый час, — сказал он замогильным голосом.

— Винце, сбегай быстренько в аптеку.

Доктор назначил также компрессы со льдом (менять через каждые пять минут) и сказал, что ночью еще раз посмотрит больную. Затем он задал Купойи несколько вопросов, но тот не смог на них ответить ничего вразумительного, упомянул только черного петуха с колокольчиком.

— Шум в ушах, — коротко заметил доктор.

Купойи проводил его до двери.

— Что у девочки? — спросил он за дверью глухим голосом.

— Имеет место бесспорное наличие признаков, говорящих за тиф, с некоторыми, правда, отклонениями.

— Какое ваше мнение, господин доктор?

— Гм… Согласно законам науки, данная больная может умереть, но может и выздороветь.

— А что более вероятно? — пытался выяснить перепуганный старик.

Доктор стал высокомерно поучать его:

— В науке нет «вероятностей» и гаданий на кофейной гуще. Наука возвышенна и позитивна.

Старого же Купойи привела в крайнее уныние возвышенность науки; подавленный, он вернулся в комнату к больной. Вскоре Жужа принесла лед, а Винце лекарство. Теперь, по крайней мере, было чем заняться.

Весь вечер он не сомкнул глаз (он, привыкший с тех пор, как заболел, ложиться спать в одно время с курицами!); Купойи сам давал девочке лекарство и менял компрессы со льдом. Но состояние больной ни чуточку не улучшалось. Скорее, даже ухудшалось. Веки набухли, глаза стали стекленеть, а миловидное личико девочки словно потеряло свои формы; да и цвет лица изменился. Сначала преобладал алый цвет, а сейчас стала появляться какая-то синюшность. Пока еще на лице присутствовали оба эти цвета, но словно боролись за то, кому господствовать завтра.

Ее воспаленное воображение металось еще сильнее; только раз показалось, будто сознание на мгновение вернулось к ней, и она позвала Купойи:

— Ты здесь, добрый старик?

— Здесь.

— Так не оставляй же меня. — И она загадочно подняла палец, словно желая строго погрозить. — Понимаешь? Уж, пожалуйста, не оставляй меня!

— Да что ты, мое сердечко. Никогда! Как ты могла подумать такое? Я останусь с тобой. Это так же точно, как то, что меня зовут Йожефом Купойи! — клялся расчувствовавшийся старик, и так как головка больной была наклонена в его сторону, то и слеза, скатившаяся с ее глаз, упала на его белую голову. И седые волосы жадно впитали ее в себя.