Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

Конечно, и она не без упрека, да уж как может, так и весть подает, как умеет, так и делает. Есть вон птица кукушка — спросят ее, ответит, кто сколько проживет. Но она не свое говорит. А коли свое скажет, то не в счет. Или вот лопнет вдруг стакан на столе, это значит: «Готовься!» Смерть-кума весть подает. А перед самым концом сыч к окну подлетит. Смерть-кума предупреждает: иду, мол, одной ногой уж тут, время попа звать.

Одним словом, крестьяне не так страшатся смерти, как баре, что перед зеркалами причесываются: там ее лишь тогда любезно принимают, когда она уносит кого-нибудь из близких; здесь же ей часто тот рад, кто сам в путь собирается, а кто и не рад, тот, по крайней мере, спокойно ее встречает.

Нет, напугать господина Яноша Гала доктор не мог, зря только старался. Старик упорно твердил свое:

— Будь что будет. И не невольте!

Между тем прибыла местная знать: его преподобие, сельский нотариус и барыня из замка; они тоже по очереди принялись за больного.

— Жизнь так прекрасна! — яркими красками расписывал святой отец. — Любоваться, как восходит, как заходит красное солнышко, вдыхать аромат деревьев и трав, ощущать себя частицей величавой, кипучей жизни, которую направляет десница Господня! Каждый день — это дар божий. Ни единого дня нельзя лишать себя легкомысленно. Вашу милость господь большим достатком оделил, а добро творить и одной рукой можно.

Барыня из замка завела речь о малолетних детишках (у господина Гала и от первой жены трое оставалось): воспитать их — долг христианина. Грех от этого уклоняться из упрямства и маловерия.

— Так, так, — подхватил нотариус. — Много вы добра для них накопили. А для чего? Чтобы теперь оно в опекунский совет угодило, да чтоб комитат все их добро разбазарил.

Господин Гал пошевелился: возможность разорения принадлежавших ему громадных владении как будто обеспокоила его, но затем он произнес благочестиво:

— Бог не оставит детей, а он посильнее комитата.

— Я, право, этого не замечал, — сорвалось с безбожных уст сельского нотариуса.

(Слуга господа прикрыл глаза, но не вступился за своего хозяина, ни единого слова не сказал против комитата.)

Нет, невозможно сломить это безумное упрямство, стряхнуть это ужасное равнодушие! Врач бросил гневный взгляд на жену Гала, которая часто отрывалась от своих хлебов и то и дело вбегала в комнату.

— Что сказано, то сказано, — неустанно повторяла она. — Не позволю кромсать моего хозяина.

— Замолчите! — прикрикнул на нее возмущенный доктор. — Вы совершаете преступление!

Из глаз жены Гала на доктора так и посыпались зеленые искры.

— Это мне замолчать? — В голосе ее послышались издевательские нотки, она выразительно покачала стройным станом (такого рода кокетство зовется «игрой бедер»). — А еще чего захотите? Других приказаний не будет? Так знайте, господин любезный, всякий кулик на своей кочке велик.

Господин Гал с мудрым хладнокровием поспешил предотвратить готовящееся столкновение.

— Ну-ну, Кришка! Не задирайся, Кришка, не умничай. Сходи-ка лучше ты, лапушка, в погреб да принеси гостям бутылку вина. Господина доктора, верно, жажда истомила. Не пристало эдак, до сих пор ничем не попотчевала! Не сердись на господина доктора, Кришка, ведь и он мне добра желает — по своему разумению.

Молодуху охотно отпустили за вином. По крайней мере, в ее отсутствие можно еще раз попытаться уговорить хозяина. Говорили торопливо, с жаром, перебивая друг друга. Привели все доводы, соблазняли: мол, и вся-то операция не болезненнее укуса пчелы. Пугали: ох, и невесело лежать в сырой земле! Хозяин ничего не говорил, молчал, слушал, покуривал трубку, его голубоватые кроткие глаза скучающе блуждали по комнате, но знакомым предметам, по вещам, подвешенным к балке, по полке с тарелками, по портретам императора Франца-Иосифа и старого Кошута: ведь в домах венгерских крестьян они висят рядышком (хотя в жизни были так далеки друг от друга), и за каждую раму засунута ветка освященной вербы.

Хозяйка быстро вернулась с вином — осаждаемый со всех сторон хозяин не успел возразить гостям, да теперь уж и не дал им отвечать, а обратился к жене;

— Ты из какой бочки брала?

— Из двухмерной.

— Ладно, но на мои поминки откупорь, женушка, ту, что рядом стоит. Я, когда доливал ее, заметил, что вино портиться начинает. Вот его и надо выпить на моих поминках, Кришка.

В этой простой спокойной покорности судьбе была не только осмотрительная забота венгерского хозяина, распространяющаяся и на то, что будет после его смерти, но одновременно заключался и отрицательный ответ на все уговоры.