Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

— Я спрашиваю, — повторил я ему вопрос уже через трубку, — с каких пор замок перестал принадлежать Боротам?

— А он и сейчас принадлежит им.

— Которому?

— Никоторому.

— Не понимаю.

— А он принадлежит им всем и никому в отдельности.

— Сейчас еще меньше понимаю.

— Идемте в сад, — прошамкал старик и пошел вперед, осторожно ступая в своих ботах, чтобы не оступиться в яму с известковым раствором.

Сад был вконец запущен; цветочные клумбы поросли лебедой, бором и шалфеем; буйно разрослись терновник и прочий дикий кустарник. Густые кусты, перевитые диким хмелем, преграждали дорожки. Какой-то глупый поросенок заблудился в чащобе из вьющихся стеблей и ломоносов и никак не мог выбраться из нее к своей матке, которая тут же неподалеку развалилась брюхом кверху в грязном иле высохшего пруда и довольно похрюкивала, жадно вдыхая аромат растущей рядом земляники.

Господин Антош, вздохнув, выбил нагар из трубки в венчик белой, как снег, лилии.

— Здесь его найдет какой-нибудь поденщик. Я откладываю для них… Да, так о чем мы говорили? Ага, вспомнил — вы не понимаете, что здесь происходит. Охотно верю… Гм-м! Зато я доподлинно знаю, что тут делается. Это имение, сударь, когда-то принадлежало одному чудаку Бороту, который, за неимением наследников и близких родственников, оставил его фамилии Боротов, — чтобы, значит, род поддержать. Моя подпись тоже стоит там, под завещанием. А Бороты решили не делить имения…

— Как так?

— А очень просто: где-то в комитате Тренчен есть деревня, которая сплошь состоит из Боротов. Целая деревня, сударь! Что бы им досталось, если делить на каждого? А они — шельмы, большие шельмы! Так они выгадывают гораздо больше.

— То есть как это?

— Они все приезжают сюда жениться.

— Ах, вот оно что! Ну, это оригинально придумано!

— Отсюда они делают предложения, найдя выгодную партию, и сюда же привозят своих невест… а через некоторое время исчезают, уступая место следующим Боротам. Ведь их немало. Тренченская деревушка прямо печет их.

— Но что же говорят папаши и мамаши невест, когда узнают об этом?

— Что говорят? — меланхолично воскликнул господин Антош. — Это их дело! А вот что я должен говорить, если у меня каждые три месяца — новый хозяин. Это мне очень огорчительно, сударь мой! Только-только привыкну к одному, как приезжает другой. Правда, ребята они хорошие; я их всех полюбил… Но трудно с ними… невозможно… уезжают, даже не выслушают человека…

Я улыбнулся его жалобе.

— Ай-яй-яй! А ведь вы, наверное, рассказывали им о битве при Пишки?

Он вздрогнул, и его старые глаза сверкнули под зеленым козырьком.

— Я лично был там! — прошамкал он. — Что это был за день! О, боже мой! Вот уже тридцать три года прошло с того дня… Впрочем, погодите, сейчас подсчитаем…

Напрасны были все попытки заставить его еще раз вернуться к разговору о замке.

Он сел на своего конька и пошел, пошел… — остановить его не было уже никакой возможности.

1885

Перевод И. Миронец

Эту историю рассказал мне Бела Грюнвальд. Случилась она с его пандурами * в те времена, когда он был еще вице-губернатором.

Ах да, ведь их уже и нет теперь, пандуров-то. Навеки захлопнулась над ними ржавая дверца склепа. И все прошло, как по маслу. Будто сами благородные комитаты приказали им: «Шагайте, братцы, вперед, а там и мы поплетемся за вами» *. (Будто и это требовалось лишь для парада.)

Ну, как бы там ни было, поздно уже оплакивать комитаты, — так что поищем лучше в их прошлом такое, над чем можно посмеяться.

Как я уже сказал, произошла эта история с пандурами, к тому же, с двумя самыми старшими из них: с усачом Иштваном Оштепкой и знаменитым Мартоном Войником (не извольте возмущаться звучанием фамилий: ведь мы находимся в комитате Зойом *). Ну вот, эти два пандура доставляли как-то из городка Бабасек в Бестерцебаню преступников, и было этих преступников по счету четверо.

В те времена между арестантами и пандурами были довольно сердечные отношения. Блюстители порядка не имели причины ненавидеть нарушителей оного, ибо последние были единственным источником их доходов, преследуемые же, в свои черед, тоже были заинтересованы в том, чтобы ладить с властями.

Уже давно вошло в обычай, что пойманные воры останавливались в пути возле каждого кабака и угощали своих конвойных, разумеется, в том случае, если воры имели при себе деньги. (А иметь их они имели — на то они и воры.) Это были великолепные веселые путешествия. В комитатскую тюрьму вела прямо-таки райская дорожка. Правосудию важно было заполучить свою добычу, а произойдет это днем раньше или двумя позже — не имело значения; что же до полицейских, то им это было на руку, к тому же (надо ведь отдать некоторую дань и гуманности, господа!) провинившиеся бедняги как-никак тоже рождены матерью, им тоже нужна хотя бы маленькая радость.