Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

Ибо — но пусть уж это останется между нами! — во всей округе нет более захудалой деревеньки, чем Майорнок. Жители его самые что ни на есть жалкие горемыки. А главное, нет здесь ни единой мощеной улицы. Нет и мостика через речку, нет даже домика под сельскую управу.

Да и что тут удивительного! Ведь комитатские господа еще никогда не заводили себе любовниц в Майорноке, а дороги-то они наказывают прокладывать лишь в том направлении, куда сами частенько хаживают. Взять, к примеру, большак, что ведет к селению Чолто — шоссе там ровное, гладкое, как хорошо обструганная доска. Прибадьё может благодарить за это красавицу Эржебет Битро, а Каранчалья должна петь хвалу белому как сливки, личику статной молодицы Вер.

Что ни говорите, уж так устроен мир: прелестное личико женщины может и всей округе придать более привлекательный вид.

А вот Майорноку все не везло!

Говорят, младший комитатский инженер, наносивший на карту селения комитата, вовсе не обозначил на ней Майорнок. Тогда почтенные местные чины и дворянство будто бы обещали целых сто восемьдесят форинтов соседнему комитату Хонт, лишь бы тот признал эту деревеньку своей. Но почтенным соседям она не нужна была даже с приплатой. В самом деле, зачем благородному комитату терпеть из-за этого Майорнока позор и насмешки!

Но стоило бы Фильчику захотеть… и дорога в Майорнок была бы проложена; может, даже сплошь из одного красного мрамора!.. И все чувствовали бы себя счастливыми. Однако башмачник решительно отверг возвышенные порывы господина исправника, хотя не мешало бы старику на склоне лет капельку понежиться в довольстве и достатке. Что до земных благ, то «божий сапожник» жил весьма скудно. И вот уже одна из серебряных пряжек пожелала покинуть шубу, перекочевать в корчму «Белая рубашка». Там и лежит она с тех пор в комоде корчмаря Саля. Впрочем, не для того звался старый Фильчик «божьим сапожником», чтоб этот всемогущий клиент не помог ему в минуту самой большой напасти. Вдруг стали приходить Фильчику по почте анонимные письма, отягощенные то десяткой, то двадцаткой, а то и полсотней форинтов. Обычно в этих письмах сообщалось, будто какой-то неведомый старый должник, внезапно разбогатевший, возвращает ему должок с выражением горячей и глубокой признательности. Немало все же честных людей на белом свете!

Некоторое время старик думал, что кто-то действительно задолжал, — разумеется, не ему, а его отцу, которого тоже звали Иштваном, — и только диву давался, откуда у отца бралась такая уйма денег, что он мог их одалживать.

Но потом в душу Фильчика закралось подозрение, и он сразу смекнул, в чем дело. Пакеты, в которые были вложены ассигнации, старик стал отсылать обратно к исправнику. Как-де он смеет делать подарки самому Иштвану Фильчику? Да известно ли ему, что бабушка Фильчика родом из славной фамилии Бечки, и так далее, и тому подобное…

Ценные письма после этого больше не приходили, зато стали появляться вестники, приносившие старому сапожнику весьма печальные новости.

Красавица Тэрка Фильчик занемогла смертельным недугом. Она стала презирать блеск и роскошь, в которых дотоле находила удовольствие и радость, отталкивала от себя дорогие яства и пузырьки с лекарствами и жаждала лишь одного: повидать родного отца. Все-таки, что ни говорите, бедняжка Тэрка вовсе не была такой уж скверной дочерью.

Это горячее желание настолько завладело Тэркой, что в конце концов исправник был принужден сам отправиться за стариком.

— Хотите не хотите, старина, а я немедленно забираю вас с собой. Не отказывайте больной дочери…

— Нет у меня дочери!

— Вы отправитесь со мной, и все тут.

— Никак нельзя мне, сударь, дело у меня срочное.

— Ну хоть ради меня!.. — увещевал исправник. Фильчик глубоко вздохнул, — быть может, впервые в жизни.

— Так не поедете? Стало быть, отрекаетесь от родного дитяти?

— Точно так-с, ваше благородие.

— Да ведь так поступают последние негодяи!

— Может быть! Право, от такого старого сапожника, как я, всего можно ожидать.

Тогда молодой барин перешел к уговорам и всяческим посулам. Но, увы, и они не тронули холодное, как мрамор, сердце старика. Не возымели никакого действия и угрозы.

— Прикажите меня арестовать, ваше благородие, заковать в кандалы. Ежели уж силком, пойду куда угодно.

Что поделаешь! Пришлось могущественному господину исправнику, повелителю всей округи, возвратиться домой без сапожника.

Но был у исправника хитроумный гайдук * Михай Шушка. Дорогой он выдумал ловкий план, построенный по всем правилам военного искусства.