Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести

Лаци дрожал, как лозинка на ветру.

— Что с тобой? Или ты сына моего боишься, дурачок? Не укусит же он тебя, хотя теперь он большим барином стал!

— Спасибо, отец, не надо соли. Значит, Ибрагим из-за девицы был зол?

— Из-за нее… Говорит, что она с вами сбежала. Грозился в темницу меня упрятать, пока мы не вернем ее или пока я не признаюсь, где она. Напрасно клялся я ему и божился, что с той поры и слыхом о ней не слыхивал.

— Действительно напрасно! — буркнул бургомистр. — Ну, а потом что было?

— На счастье, как раз в те дни пришло официальное сообщение, что на берегу Тисы нашли девичье платье, а позднее где-то ниже по течению и труп ее выловили.

— Вот как! — весело воскликнул бургомистр. — Умерла, значит, девица-то?

— Ах! — вскрикнул Лаци и выронил из рук блюдо с жареным поросенком, которое он только что снял с огня, чтобы подать на стол.

Мастер сердито закричал на него:

— Чтоб у тебя руки отсохли, разиня! Собери все с пола и убирайся с глаз моих! — Впрочем, тут же он и улыбнулся: — Сегодня у нас сплошные чудеса происходят, даже мертвые поросята и те бегают! — Отлично зажаренный поросенок укатился прямо под кровать.

Лаци, красный как рак, попятился к двери.

— Постой, — остановил его бургомистр и, подозвав к себе, шепнул что-то на ухо. — Ну, теперь можешь идти!

— Если что-нибудь нужно, то лучше уж позови Эржи. Этот ведь — недотепа, — проговорил старик, глядя вслед парню. — Не думаю чтобы он много понимал и в портняжном деле. А ведь это замечательное ремесло, сынок! Величественная наука подправлять то, что скроено самим богом. Я и кривую спину выпрямляю, и вислым плечам придаю мужественную осанку и силу. А это что-то да значит, сыночек! — И старый портной довольно взъерошил свои жидкие льняные волосенки. — А жаль этого юнца: у него такое кроткое, милое лицо, — прямо девице впору.

— Сегодня такой день, батюшка, что нет ничего невозможного.

— Это тоже верно! Но отведай, пожалуйста, вот этого жаркого. А что на полу оно побывало — так ты не обращай внимания. Испечен у нас и хворост… Ты что, не любишь поросячьей головы, а?

— Да я ем, ем! Только ты так и не досказал о своей поездке в Буду.

— Вот я и говорю, как пришло официальное извещение, Ибрагим-паша сразу пришел в хорошее расположение духа. Видно, за ту девицу поприжал его султан. А тут он, не мешкая, отослал падишаху вещественные доказательства смерти цыганочки, меня же вызвал к себе, похлопал по плечу и говорит: «Вижу, правдивые вы и прямые люди. (Разумеется, что касается нас, Лештяков, то мы такими были и есть.) На вот, говорит, возьми безвозмездно — приказ об освобождении твоего сына. Но, смотри, нечестивый, не вздумай кому-нибудь сказать, что получил его даром, а то ты мне всю коммерцию испортишь». Так вот и раздобыл я этот фирман.

— Н-да, поспешил немного.

— Кто? Я?!

— Нет. Паша.

— То есть как? Я не понимаю тебя.

— А вы взгляните вот сюда!

В распахнутую дверь, мило улыбаясь и кокетливо покачивая станом, впорхнула цыганочка Цинна. На ней была красивая кружевная блузка, поверх которой был надет красный ситцевый сарафан в черный горошек— праздничное платье Эржики.

Старый Лештяк отпрянул назад.

— О всемогущие небеса! — воскликнул он в ужасе, и на его висках проступили бисеринки пота. — Цыганская девчонка! Изыди, злой дух!

— Да не дух это, батюшка, а она сама.

— Пусть черт меня возьмет, если я соглашусь поверить в это!

В этот миг в дверь постучали, словно черт и впрямь явился на зов старика. Но, разумеется, это был не черт, а почтеннейший сенатор Мате Пуста, явившийся в сопровождении Пала Фекете и Габора Пермете.

— Добро пожаловать! Садитесь, пожалуйста. Какое дело привело сюда вас, господа?

— Нас послало к вашей милости Городское собрание.

— Мы готовы выслушать вас, милостивые государи, — с важностью сказал бургомистр, произнеся это «мы» совсем по-королевски.

Посланцы вкратце рассказали, что порешило Городское собрание после ухода бургомистра: за господином Агоштоном будет послана депутация в Вац, это раз (весьма умное решение); далее, кафтан будет выставлен для всеобщего обозрения в городской ратуше на тридцать дней; каждый человек — бедный он или богатый, кечкеметец или иногородний — может бесплатно посмотреть на него; только надькёрёшцы будут обязаны платить за это по десять динаров. (И это очень правильно!)

— Но самое важное решение, — продолжал Мате Пуста, — состоит в том, что мы велели перенести из храма святого Миклоша железный сундук, окованный цепями, в котором хранятся городские реликвии; в него отныне будут запирать на ночь кафтан, а в дальнейшем — и днем. Ключ же — вот он — магистрат посылает вашей милости, чтобы вы хранили его как зеницу ока и держали в таком месте, куда не имела бы доступа чужая рука.