Ирвин Шоу - Молодые львы

— Капитан, возможно, не учитывает настроений, — торопливо продолжал албанец. — Настроений, существующих в Европе, в таком лагере, как этот. Каковы бы ни были причины, — плавно текла его речь, — будь они справедливы или нет, но такие настроения существуют. Это факт. Если вы позволите этому господину отправлять свои религиозные обряды, я не ручаюсь за последствия. Я считаю своим долгом вас предупредить: будут беспорядки, будет насилие, кровопролитие. Другие заключенные не потерпят этого…

— Другие заключенные не потерпят этого, — тихо повторил Грин без всякого выражения в голосе.

— Да, сэр, — живо откликнулся албанец, — я готов поручиться, что другие заключенные этого не потерпят.

Майкл взглянул на Ноя. Задумчивое выражение, медленно тая, сходило с его лица, постепенно искажавшегося гримасой ужаса и отчаяния.

Грин встал.

— Я тоже хочу кое в чем поручиться, — сказал он, обращаясь к раввину. — Я хочу поручиться, что вы проведете свое молебствие через час, здесь, на этой площади. Я хочу также заверить вас, что на крыше этого здания будут установлены пулеметы. Далее, я ручаюсь, что по каждому, кто попытается помешать вашему молебствию, эти пулеметы откроют огонь. — Он повернулся к албанцу. — И, наконец, я ручаюсь, что, если вы когда-либо осмелитесь еще раз перешагнуть порог этой комнаты, я посажу вас под арест. Вот и все.

Албанец, пятясь задом, быстро ретировался. Майкл слышал, как в коридоре замирали его шаги. Раввин степенно поклонился.

— Очень вам благодарен, сэр, — сказал он Грину.

Грин протянул ему руку. Раввин пожал ее, повернулся и вышел вслед за албанцем. Грин стоял, глядя в окно. Потом он взглянул на Ноя. Прежнее выражение сдержанного, сурового спокойствия снова расплывалось по лицу солдата.

— Аккерман, — жестким голосом произнес Грин, — пожалуй, вы мне пока не понадобитесь. Почему бы вам с Уайтэкром не погулять пару часов за воротами? Это будет вам полезно.

— Спасибо, сэр, — ответил Ной и вышел из комнаты.

— Уайтэкр! — Грин все еще глядел в окно, и голос его звучал устало. — Уайтэкр, посмотрите за ним.

— Слушаюсь, сэр, — сказал Майкл и вышел вслед за Ноем.

Они шли молча. Солнце стояло низко, и длинные багряные полосы пересекали холмы на севере. Они миновали крестьянский дом, стоявший в стороне от дороги, но там не было видно никакого движения. Опрятный, беленький и безжизненный, дом спал в лучах заходящего солнца. Он был свежевыкрашен, а каменная стена перед домом — побелена. Под уходящими лучами солнца она казалась бледно-голубой. Высоко в ясном небе над их головами прошла, блестя на солнце крыльями, эскадрилья истребителей, возвращающаяся на свою базу.

По одну сторону дороги тянулся лес. Темные стволы мощных сосен и вязов казались почти черными рядом с молочной зеленью свежей листвы. Солнце маленькими яркими пятнами искрилось на листьях, падало на цветы, растущие на лужайках между деревьями. Лагерь остался позади, и в ароматном, нагретом за день солнцем воздухе пахло сосной. Их солдатские ботинки на резиновых подошвах мягко, не по-военному ступали по узкой асфальтированной дороге с кюветами по обеим сторонам. Они молча миновали еще один крестьянский дом. Он тоже был заперт на замок, окна были закрыты ставнями, но у Майкла было такое ощущение, будто сквозь щели в него всматриваются чьи-то глаза. Ему не было страшно. В Германии, казалось, остались только дети — миллионы детей, старухи да калеки-солдаты. Это были вежливые и совсем не воинственные люди. Они одинаково бесстрастно махали руками как американским джипам и танкам, так и грузовикам, на которых увозили в лагеря немецких военнопленных.

Три гуся вперевалку пересекали пыльный двор. «Вот рождественский обед, — лениво подумал Майкл, — с вареньем из логановых ягод [108] Гибрид малины с ежевикой. и с начинкой из устриц». Он вспомнил ресторан Лухова на 14-й улице в Нью-Йорке с его дубовыми панелями и с росписью на стенах, изображающей сцены из вагнеровских опер.

Дом остался позади. Теперь по обеим сторонам дороги был густой лес; высокие деревья стояли на ковре из прошлогодних листьев и издавали чистый, тонкий весенний аромат.

С тех пор как они вышли из кабинета Грина, Ной не проронил ни слова, и Майкл удивился, когда сквозь шарканье сапог по асфальту услышал голос товарища.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Ной.

Майкл на мгновение задумался.

— Я убит, — ответил он. — «Убит, ранен, пропал без вести».