Кармен Лафорет - Ничто. Остров и демоны

Огромный успех книги Лафорет был определен прежде всего тем, что литература возвратилась на пыльные улицы сегодняшнего испанского города, к людям, у которых часто не хватает денег даже на трамвай. И эта жизнь, открытая писательницей, была гораздо более страшной, нежели тремендистская концепция жизни как «вечного ничто». Роман Лафорет вместе с книгами ее старшего товарища по литературе Камило Хосе Селы показал, что через три-четыре года после победы «Крестового похода» (так велено было именовать гражданскую войну) рядовому испанцу, якобы спасенному от ужасов большевизма, жизнь кажется тяжелым, бессмысленным бременем. Голод, нужда, духовное опустошение стали постоянными спутниками человека во франкистской Испании. Это и было то подлинно «страшное», что дает смысл названию литературного течения. И о этом была та правда времени, постижение которой является историческим оправданием всякого литературного течения.

Успех первого романа заставил Кармен Лафорет навсегда связать свою жизнь с литературой. Однако многообещающее начало еще не гарантирует прямого и блистательного пути. И творческая судьба писательницы оказалась не легкой и не простой. Поначалу возникли трудности чисто житейского свойства. Лафорет вышла замуж, семейные обязанности, рождение четверых детей почти не оставляли времени для литературной работы. Свой второй роман «Остров и демоны» Кармен Лафорет выпускает лишь в 1952 году, через семь лет после выхода первой книги.

«Остров и демоны», как и «Ничто», вырастает из зернышка личного опыта. Разумеется, нет никаких оснований утверждать, что в сюжет романа прямо перенесены перипетии молодости писательницы. Личный опыт отразился в книге в гораздо более общей форме — в эмоциональном тонусе рассказа. Так же, как в «Ничто» запечатлен пережитый писательницей момент встречи юношеского сознания с настоящей, невыдуманной родиной, так в «Острове и демонах» запечатлен момент, предшествующий этой встрече. Воспоминания о детстве, воспоминания о Канарских островах, о горах, ущельях и пляжах, о поэтических легендах, сложенных обитателями островов, как будто растворены в воздухе повествования.

У каждого из нас есть такой свой мир — мир нашего детства. Мечты и надежды, которые покажутся смешными всякому, кроме нас самих… И, наверное, у каждого есть и какое-то особое место на земном шаре, которое мы представляем себе райски прекрасным, потому что мы бывали там в детстве и больше туда не возвращались. Вот этот особый и родной каждому мир детства (вернее, отрочества) очень хорошо воспроизведен в романе. Окрестности города Лас-Пальмас, суровые нравы исконных жителей этого края, старинные легенды — все это возникает в неразрывном переплетения с внутренней жизнью девочки Марты. Тут и мечты о писательстве, о далеких городах, об интересных людях, и полудетская любовь к художнику Пабло, и пробуждение чувственности, и неясное томление.

Как всегда у Кармен Лафорет, заглавие романа многозначительно и символично. «Остров» — это не только прекрасная Гран-Канария, но это также детство героини, особый духовный мир детства, отделенный, подобно острову, океаном непонимания от материка быта, от пошлой повседневности «взрослых». «Демоны» — это «хитросплетения человеческих страстей» (так поясняет писательница).

В двух первых романах определилась, может быть, самая заметная черта таланта Лафорет. Это ее умение изображать пошлую прозу буржуазной жизни. Писатели-реалисты, начиная с Бальзака и Теккерея и кончая Франсуа Мориаком и Кронином, провели грандиозную аналитическую работу: со скрупулезной тщательностью они исследовали и с жестокой непререкаемой наглядностью показали нам, что происходит с буржуазной семьей, то есть семьей, объединенной не столько узами родственной привязанности, сколько общей собственностью. Семья, предназначенная быть ячейкой любви, взаимопомощи и поддержки, превращается в ячейку ненависти и взаимного истребления. В двух своих первых романах Кармен Лафорет примыкает к этой линии критического реализма, продолжает ее.

В центре «Острова и демонов» большая семья, члены которой связаны тяжкими, гноящимися, как старые запущенные раны, отношениями. И как переплелось в этих отношениях искреннее и лицемерное, страстное и расчетливое! Как тут отделить ревность, ущемленное самолюбие, обиду от потаенной алчности и хитрости? Где кончается у Хосе благодарность и любовь к мачехе Тересе и начинается страх упустить ее наследство, давно уже прибранное им к рукам? А у его жены Пино — где проходит граница между истеричностью усталой и озлобившейся в затворничестве женщины и хладнокровной спекуляцией на больных нервах?