Елена Арсеньева - Любовь у подножия трона (новеллы)

— Или боишься? – вскричала вдруг сестра. – Или покинешь ее в беде?

Он отвел глаза от пророческих теней.

— Не шуми, – сказал спокойно. – Конечно, поеду. Только… там как будет? На богомолье?

— А это, – таинственным голосом произнесла Аграфена, – уж моя забота.

Вот так и вышло, что последняя поездка великой княгини Елены Васильевны в Троице–Сергиев монастырь оказалась воистину чудодейной. Вскоре, воротясь оттуда, молодая государыня ощутила себя в тягости. Помогли‑таки святые мощи Сергия Радонежского!

Весть о том, что у великого князя Василия Ивановича появился‑таки сын и наследник, произвела на людей разное впечатление. Соломония Сабурова, в святом иночестве старица Елена, криком кричала и лаяла Елену Глинскую блудницею. Ну что ж, она‑то, страдалица, давно поняла, что неплоден был именно ее муж, а она, Соломония, была заточена в монастырь безвинно, чтобы расчистить путь в князеву постель молодой красавице. Монахиню, впрочем, сочли полубезумною. К ее чудачествам уже успели привыкнуть: то сыном каким‑то, никем не виданным, кичится, то хает свою соперницу… Ежели кто усмотрел в воплях Соломонии некий смысл, тот свои догадки держал при себе, не желая проститься с языком, а то и с головою.

А вообще говоря, народ радовался. Ходили, правда, некие пугающие слухи, что коли разразилась в ночь накануне рождения царевича страшная гроза, то и царь будет грозный, однако мало ли что люди болтают! На то им и дадены Господом языки, чтобы болтать. Иван‑то родился в августе, а разве бывает август безгрозовой? К тому же один Грозный царь на Руси уже был – так звали Ивана III Васильевича, – и ничего, живы как‑нибудь! Авось и дальше поживем!

Князь Овчина–Телепнев встретил новость о рождении своего сына в боевом походе под Казанью. Он был первым воеводой передового полка в конной рати, шедшей под началом Михаила Глинского, родного дядюшки великой княгини Елены Васильевны. И полководец не мог нахвалиться отвагой своего воеводы, граничившей порой с безрассудством. Когда Иван Федорович со своими людьми пробил под неприятельскими стрелами брешь в стене и первым ворвался в город, Глинский уже простился с храбрецом. Невозможно было остаться живым в такой переделке… но Оболенский–Телепнев остался, хотя и не радовался сему.

Князь Иван искал смерти.

Ночь, проведенная в Троице, сломила его. Любовь, сила необоримая, и предательство, кое было совершено по отношению к государю, рвали на части душу, словно два лютых зверя. Только то и помогало выживать, что убеждал себя: а ведь кабы не родила великая княгиня наследника, к кому перешел бы трон после смерти Василия Ивановича? К его братьям, Юрию да Андрею? Но ведь они смутьяны известные, плевать хотели на крестоцеловальные записи, в которых клялись блюсти мир и единство в стране. Дай кому из них волю – расклюют державу, аки коршуны!

А какова была бы судьба прекрасной и любимой княгини, кабы не родила она сына? Сгноили бы ее в монастыре как пить дать! И при мысли о том, что это чудное, нежное тело истязалось бы веригами и сохло от унылого поста, у князя Ивана начинала мутиться голова и он сам желал быть теми веригами, которые касались бы цветущей Елениной плоти ежедневно, ежечасно и ежеминутно, и понимал он, что сам в своей неверности он ничуть не лучше раздорников–князей Юрия и Андрея, а то и хуже их…

Кто знает, быть может, Ивану Федоровичу было бы легче, кабы он каким‑то образом проведал, как счастлив сделался после рождения сына его государь. Мысли, что именно он виновен, коли сначала одна, а потом и вторая жена его не беременеют, давно томили Василия Ивановича и смущали его покой. Собираясь свататься к Елене Глинской, он смертельно боялся отказа. Глинские – род горделивый, не сказать – спесивый, недаром столько времени жили бок о бок с гонористой польской шляхтой. С них станется и отвергнуть государеву любовь! Особенно если зародится хоть невеликое подозрение, что не способен он дать государству наследника… И Василий Иванович решил пресечь возможность таких слухов и направить людскую молву в нужное русло. Поэтому по его повелению и возник слушок, будто Соломония сослана за пристрастие к колдовству, а вовсе не за бесплодие. Именно по его воле и поползли шепотки о тайных родах старицы Елены… Народ ведь легковерен, что дитя малое. Никому и в голову не взбрело, как это можно бывшей государыне тайно в монастыре родить, а потом тайно же скрыть младенца. И что, осталось бы сие безнаказанным? И не настигла бы кара ее пособников?