Розмэри Сатклифф - Алый знак воина

После одинокого голоса рога, протрубившего, когда они подошли к святому месту, вокруг воцарилась мертвая тишина, не нарушаемая ни шелестом ветерка ц траве, ни даже криком ночной птицы. Но теперь Дрэм уловил, вернее, ощутил какой-то звук — ритмичное биение, которое могло быть стуком его собственного сердца. Он весь ушел в слух — звук нарастал, усиливался, равномерная пульсация сменилась прерывистой напряженной дробью, отбиваемой ладонью по барабанам из овечьей кожи. Он невольно вспомнил праздник урожая Темнолицего народа. Дробь, хотя и не становилась громче, все время набирала силу и напряжение, пока Дрэму не стало казаться, что она у него внутри, в голове, в сердце — и он уже плохо соображал, как человек, выпивший слишком много меда.

Как во сне, он поднялся с похожего на гроб ложа и встал рядом с другими Новыми Копьями. Свежая татуировка горела огнем у него на груди, вернее, у них у всех, ибо барабанная дробь объединила их в одно целое, и сейчас каждый из них чувствовал жжение ран другого, как свое собственное, и понимал, каким безотчетным страхом наполнено сердце товарища. И вдруг неожиданно, как под ударом меча, барабанная дробь прекратилась и снова наступила тишина, но тишина еще более выразительная и призывная, чем пение боевых рогов.

Новые Копья поглядели друг на друга, сердца их лихорадочно бились. И пока вокруг звенела тишина, двое звероголовых подхватили младшего из Новых Копий и отвели его к замаскированному входу в священный круг, а затем вернулись обратно, но уже без него.

И тут же снова забили барабаны.

Потом каждый раз, когда наступала звенящая тишина, еще кто-нибудь из Новых Копий уходил в священный круг, откуда никто из них не возвращался

И наконец, последний раз пробила барабанная дробь и замолкла — настала очередь Дрэма. Он, словно во сне, двинулся вперед между двумя звероголовыми спутниками через набросанный полукружием хворост, прикрывавший вход, и ступил в священный круг. Первое, что он увидел, был свет, дымный, колеблющийся свет факелов среди деревьев и какие-то призрачные фигуры, как в сновидении, тоже звероголовые, — полосатая барсучья маска, высокие ветвистые рога, оскаленная волчья пасть… В отблеске факелов, от которых взлетали вверх искры, белый цветущий боярышник казался серебристым на фоне темного, уже подсвеченного луной неба. Но внимание Дрэма сейчас было приковано к высокой фигуре Мудира. Жрец стоял в центре круга посреди нестерпимого сияния, обнаженный, как и остальные, и на голове у него был убор из сложенных орлиных крыльев. Дрэм больше ничего не видел вокруг, не замечал идущих по бокам от него людей. Не сознавая, что делает, он двинулся навстречу Мудиру, пока не очутился совсем близко, утонув в глубине его зрачков.

Глаза Мудира, два темных солнца, больше не были глазами. Они сузились и превратились в две точки интенсивного желтого цвета, настолько резкого, что он проел насквозь его душу… Но пока Дрэм глядел и глядел, не отрываясь, а дух его, плененный, терял волю, глаза снова стали глазами, но такими, каких он никогда не видел. Они сияли, а внутри зрачков горел огонь, губительное иссушающее пламя. Он видел, как появилось лицо, потом тело. Но это не было лицо Мудира. Мудир больше не существовал. Тот, единственный, кто стоял перед ним, опирался на копье, гигантское, как поток света, прорвавший грозовое облако. А лицо? Когда он попытался заглянуть в него, у него было ощущение, что он смотрит на полуденное солнце — так это и осталось потом у него в памяти. Дрэм был во власти ослепительного, непереносимо яркого сияния, мощных ударов огненных волн. Охваченный ужасом и восторгом, он понял, что смотрит в лицо самого Бога Солнца, которого не должен видеть ни один смертный. Сотни боевых рогов зазвучали у него в ушах, и он, воспарив, полетел вперед, падая и ныряя на лету, как ястреб, или как метеор, в самое сердце сияющего круга, в сердце всего сущего.

Теплое солнце грело его тело, а над головой плыли большие серо-белые облака, и по цвету их он определил, что близится вечер. Лениво, порывами, задувал ветер, должно быть южный, так как в нем был привкус соли, а также медовый запах цветов боярышника, к которому, непонятно откуда, примешивался запах чеснока. У Дрэма было чувство, что он вернулся домой после дальней дороги Он так устал, что ему хотелось только одного — не двигаясь, лежать на спине и смотреть на медленно бегущие облака в голубой небесной вышине Ему послышалось, что кто-то окликнул его по имени. Он, сделав усилие, шевельнулся и огляделся.