Джефри Триз - Фиалковый венец

Главк отступил назад к хору. Раздались хлопки, но довольно неуверенные. Среди зрителей послышался недоуменный ропот, но он затих, когда на подмостки вернулись актеры и впервые появилась «корова», вызвав неудержимый хохот.

Однако нашлись среди зрителей и такие, у которых заключительные строки не вызвали никакого недоумения. И они не стали любоваться проделками «коровы».

Со своего насеста Алексид видел, как по всему амфитеатру то тут, то там поодиночке, по двое, по трое поднимаются отдельные фигуры и начинают проталкиваться к выходу. Их соседи негодовали, и на некоторое время внимание зрителей было отвлечено ворчливой бранью и возгласами: «Да садитесь же!» Однако «корова» какой-то проделкой, которой Алексид не видел, вызвала новые громовые рукоплескания, и все взгляды зрителей опять устремились на подмостки. Непонятный уход нескольких грубиянов был скоро забыт, и все устроились поудобнее, чтобы ничего не упустить из второй половины комедии.

Так же поступил и ее молодой сочинитель. Хитрость удалась. Афины были спасены.

Когда Лукиан, отыскав наконец своего друга, забрался к нему наверх, ему пришлось дважды толкнуть Алексида, прежде чем тот обратил на него внимание. Алексид сердито обернулся, но резкие слова замерли у него на губах, когда он увидел приятеля и вспомнил, чем ему обязан.

— Спасибо за помощь, — прошептал он.

— Не за что. Это было очень забавно. Ну и погонял же я их по реке! Послушай, Алексид, а у всех выходов стоит стража!

— Знаю. Я тебе потом все расскажу. Лукиан, — хриплым шепотом попросил Алексид с прямотой, какая возможна только между самыми близкими друзьями, — помолчи пока, ладно? Надо же мне послушать мою комедию!

— Твою комедию? — недоуменно повторил Лукиан.

Но Алексид уже отвернулся и глядел на залитую солнцем орхестру, где вновь начали ритмично двигаться хоревты, похожие сверху на пестрых жуков. Лукиан не стал повторять своего вопроса. Блаженное выражение на лице его друга служило достаточным ответом. Полный гордости за Алексида и любопытства, Лукиан скорчился рядом с ним, и так, не шевелясь, они пролежали до конца представления.

Значит, все это и вправду сочинил Алексид! Шутки, от которых покатывается весь амфитеатр, красивые строфы хора, которые заставляли слушателей благоговейно затаить дыхание… В горле Лукиана поднялся комок, когда раздались заключительные строки, в которые Алексид вложил все, что думал об Афинах, всю свою любовь к родному городу, строки, которые еще многие годы повторяли афиняне, в какой бы уголок земли ни занесла их судьба:

Когда отзвучали последние слова и замерли звуки флейты, зрители воздали комедии высшую дань восхищения — несколько мгновений царила зачарованная тишина, затем раздался единый громкий вздох и разразилась буря: все кричали, хлопали, стучали ногами, и в чаше амфитеатра, точно гром, перекатывалось эхо. Лукиан почувствовал, что его глаза влажны от слез, и смущенно покосился на Алексида. Но, как ни странно, в глазах Алексида он тоже заметил слезы — а ведь он сам все это сочинил!

Пока десять судей подавали свои голоса, юноши молчали. Толпа внизу гудела и колыхалась, как море, но друзья были слишком измучены событиями этого утра, и им не хотелось говорить. Наконец Лукиан привстал.

— Сейчас узнаем, — сказал он.

Внизу раздался голос глашатая:

— Награда за лучшую комедию присуждается «Оводу» Алексида, сын Леонта…

Конон решил устроить пир, чтобы отпраздновать победу «Овода». «И кое-какие другие радостные события», — добавил он, и в его суровых глазах мелькнула улыбка, хотя (как впоследствии напомнил ему Алексид), говоря это, он и не подозревал, какое еще радостное событие предстоит ему отпраздновать.

— Только я ничего не приготовил, — признался Конон. — Конечно, я знал, что, по обычаю, хорег комедии, снискавшей награду, угощает актеров и хор, но, сказать по правде, я никак не ожидал, что мы можем победить Аристофана! Впрочем, это дело поправимое. Один мой друг предоставил в мое распоряжение свой городской дом. Теперь только надо найти повара.

— Тут могу помочь я, — предложил Алексид. — Я могу найти повара.

— Ну еще бы! — сказал Конон с непривычной шутливостью. — Теперь, когда я знаю, что ты не только раскрыл заговор Магнета, но и сочинил комедию твоего деда, меня очень огорчило бы, если бы ты не сумел сделать такую пустяковую вещь — подыскать мне повара.