Владимир Балязин - Охотник за тронами

И всадники ускакали.

Шляйниц встал, отряхнул сор, приставший к одежде, и медленно пошел в рощицу. Задачка была несложной — сокровища князя где-то здесь. Скорее всего, между старой корчмой и рощей, где Мелкобес выдал своего господина русским. Значит, надо ждать. Меченый обязательно вернется за драгоценностями. Шляйниц перебрался на высотку, с которой хорошо просматривалась дорога, петляющая между корчмой и рощей, и стал ждать…

Прошли сутки и двое, но Егорка на дороге не появлялся. Опытный кондотьер и разбойник здраво рассудил, что днем Мелкобес не посмеет вытаскивать и грузить спрятанные где-то поблизости сундуки. И потому около полудня наблюдатель ложился спать, а поближе к сумеркам просыпался и, замерев, ждал.

Чем дольше Егорка не появлялся, тем злее и мстительней становился Шляйниц. Лежа на сырой, холодной земле, под дождем и ветром, он представлял, как в лагере воеводы Булгакова сидит Егорка в княжеском шатре и за обильной трапезой геройствует и краснословит.

На исходе третьих суток — ближе к ночи — саксонец услышал громкий, безбоязненный скрип и стук катящейся по дороге пароконной телеги.

«Вторым конем разжился, чертов сын!» — со злостью, разрывавшей грудь, подумал Шляйниц и сторожко, потаенно двинулся к дороге…

Невеселой вышла эта трапеза. Николай смотрел в неживое лицо жующего Егорки и неотступно думал: «Что есть счастье? И стоит ли всех сокровищ белого света утерянное Егоркой?» А тот, седой и страшный, торопливо ломал хлеб, рвал на части кусок мяса, трясущимися руками шарил по столу, сметая одной ладонью в другую упавшие огрызки и крошки, и, чавкая и давясь, рассказывал:

— Я ему, конешно, говорю: «Нет здесь ничего, Христофор. Заехал во двор, чтоб коням роздых дать и на ночь под крышу поставить». А он мне не верит, конешно, и говорит: «Ну, Георг, смотри последний раз на Божий мир», и кинжал достает. И вот сюда мне приставляет. — Егорка перестал жевать, указательный палец правой руки приставил к горлу.

— А ты так ему ничего и не сказал? — спросил Николай, страшась и недоумевая, как можно, имея выбор, избрать для себя то, что предпочел Егорка.

— Я ничего ему не сказал, — подтвердил Егорка. — Он заткнул мне в рот тряпку и потом долго мучил, а после вынул очи, связал руки и ноги, кинул в телегу и завез в лес.

— А сам вернулся в корчму и стал искать княжеские сундуки, — печально проговорил Николай.

И тут Егорку будто кто с лавки вверх метнул.

— Нет! — закричал он страшно. — Нет! Ничего Шланц там не нашел! Ничего! Я хорошо все схоронил! Хорошо!

По белому, неживому лицу слепого гроздью высыпали розовые пятна, ноздри короткого носа раздулись, во лбу проступила толстая голубая жила. Он вдруг опустился на пол и пополз к Николаю.

— Николушка, милостивец, голубчик, братик, поезжай со мной туда! Я все помню. Весь двор руками перещупаю, но место то найду. Половину отдам тебе, а половину ты мне оставишь.

Задышал часто и тяжело, уставившись красными ямами глазниц мимо Волчонка.

«Двенадцать лет, как перещупал тот двор ладонями наш с тобой друг Христофор», — подумал Николай.

Однако сказал другое:

— Не езжу я никуда, Егор. Корчи у меня. Поищи другого товарища. А сейчас пойдем. Отведу тебя, где ты живешь. А то ныне и зрячему не пройти — кругом бревна, головни да ямы: сколь земли перекидали, пока кострища-то завалили.

Когда Николай вывел слепца из избы, он увидел, что за минувшие ночь и утро выгорела едва не половина Москвы. Казалось, не летняя гроза пролетела над городом, а ордынское войско прошло по площадям и улицам, сжигая и убивая без милости и пощады.

Отведя Егорку в убогий дом, ютившийся за Таганской слободой, Николай вернулся в избу, лег на лавку и принялся обдумывать все услышанное.

Размышлял о многом: о том, что есть истина и что — ложь; что бесценно на самом деле, а что только кажется дорогим; что человеку нужно, а без чего он вполне может обойтись, если будет жить умом и совестью, не следуя чужому дурному примеру.

Потом встал и отправился к недальним от себя погорельцам помочь им управляться с бедой.

Когда близко к поздней обедне загасили последние очаги пожара, растащили тлеющие бревна и засыпали землей горячие пепелища, бирючи надрывно прокричали по всему городу, что в эту ночь великая княгиня Елена Васильевна родила наследника [60] В 1530 г. Елена Глинская родила Ивана IV Грозного (ум. в 1584 г.) — великого князя всея Руси, первого русского царя. …

— Вот оно как получилось, — почти шепотом проговорил Глинский и надолго замолк, потрясенный рассказом Николая. — Ну что ж, будем жить дальше без старых сокровищ, станем новые наживать! А тебе, Николай, за верную службу — спасибо! Хочешь — переходи ко мне в дом, хочешь — живи, где жил, сюда приходи, когда позову.