Луи Арагон - Страстная неделя

Решение, принятое Жерико, героем романа, — «рисовать обычных людей, солдат, возчиков, нищих», — самозабвенно выполнялось реальным Жерико: гордый профиль натурщика-негра (1819), «Пахота», «Нищий у дверей булочной» и «Фургон угольщиков» из литографий «Большой английской сюиты» (1821); гуашь, запечатлевшая расстрел участников заговора карбонариев (1822), и серия рисунков, посвященная сражению бедноты Мадрида с инквизицией (1822), — поистине дни, проведенные в королевском эскорте, не пропали для художника даром.

«Страстная неделя», обращенная к яркой творческой личности, характерна для целого направления реалистического искусства современности. «Доктор Фаустус» Томаса Манна, «Летопись хутора Бреккукот» Лакснесса — писатели охотно ставят между собой и действительностью фигуру посредника, который может — как и они сами — смотреть на окружающее глазами художника.

Для Арагона такая фигура первый раз стала главной, центром романического повествования. Но это отличие только определеннее выделило, пожалуй, нити, связывающие «Страстную неделю» с другими произведениями писателя.

Герои всех романов Арагона, составивших цикл «Реальный мир», стояли перед выбором. С симпатией и внутренней болью рисовал автор искания Катерины Симонидзе («Базельские колокола», 1934) — порывистой и страстной, непримиримой к лицемерию. Ее бунт индивидуалистичен, и Арагон — мазок за мазком — затушевывал героический ореол, которым окружила интеллигента-индивидуалиста буржуазная литература XX века. Катерина видит расстрел забастовщиков — часовщиков селения Клюз. Мучимая неясным чувством вины, она бросается к сраженному пулей рабочему, идет к его матери в убогую хижину. Но скоро среди засаленных рабочих комбинезонов ей становится не по себе, и она убегает. Поиск идеала сближает ее с Виктором Дегененом, одним из инициаторов стачки шоферов парижских такси. Но и тут к судьбе бастующих она равнодушна, а работа в бюро профсоюза кажется ей слишком прозаической. Чтобы совершить настоящий выбор, требуется больше, чем стихийное индивидуалистическое бунтарство против лицемерия буржуазного общества. Катерина своего пути не находит. Арману Барбентану («Богатые кварталы», 1936) история сумела подсказать верное решение. «В «Богатых кварталах», — пояснял Арагон, — я попытался обрисовать противоречия провинциальной буржуазной семьи, противоречия между двумя братьями… один из которых становится настоящим паразитом… а другой — Арман, — отходя от брата, воплощающего паразитизм, обретает в рабочем классе смысл существования человека» [5]. В чужом, неприветливом Париже, куда Арман бежал от семьи, ему некогда философствовать о «прозаичности» физического труда. Труд предстает суровой необходимостью, спасением от бродяжничества и голода. Поступив на завод, Арман не просто признал моральную правоту эксплуатируемых, но сам стал крупицей «громады по имени класс». Потом — участие в забастовке, путь в партию. В «Коммунистах» Арман появляется уже ведущим сотрудником газеты «Юманите».

Жизнь много раз ставила перед выбором и Пьера Меркадье («Пассажиры империала», 1941. Первое издание в США под заглавием «Когда век был молод»). Но Меркадье — в отличие от Армана — не желал бороться за прекрасное, пассивно ожидая, когда же оно восторжествует. Тактика непротивления, избранная Пьером, разъедает душу изнутри. Бесславный конец подготовлен всей жизнью, проведенной впустую, без борьбы, без ненависти, без любви. Утверждая ответственность личности за ход истории, художник сурово судит «наблюдателя».

Созданный в дни оккупации «Орельен» (1944) продолжал осуждение невмешательства. От главы к главе вырисовывалась линия поведения индивидуума, решившего жить, никому не причиняя зла, но и не беспокоя себя ради других. Из-за равнодушия он теряет сначала любимую женщину, потом — родину. Ведь Орельен-солдат, участник «странной войны», повторяет Орельена-мужчину: борьбе он предпочитает капитуляцию.

Выбрать между капитуляцией и борьбой должны и герои «Коммунистов». Первые листки, которым суждено было стать зачином этого — пятого — романа серии «Реальный мир», легли в походный чемоданчик Арагона осенью 1941 года: очерковые наброски о территориальных полках, куда собрали, как в тюрьму, коммунистов; об отступлении армии, об эвакуации Парижа. Листки вместе с писателем кочевали из дома в дом, из города в город, автор не раз зарывал их в землю, прячась от гестапо. Ясные контуры замысел обрел в атмосфере «холодной войны», когда буржуазные идеологи начали без удержу фальсифицировать историю французской коммунистической партии.