Саймон Скэрроу - Братья по крови

– Прошу прощения, префект, но мне весь этот уклад как-то внове, к тому же в Линдуме у нас ауксилариев не было. Подскажите, кто из нас по отношению друг к другу должен зваться «господином»: вы или я?

Катон слегка опешил. Любой трибун, высокопоставленный или не очень, должен знать такие элементарные вещи, которые иначе как азбучной истиной и не назовешь. Кашлянув, он разъяснил:

– Вообще-то, по иерархии вы следуете за своим легатом, Госидием Гетой. Теоретически. На практике же, если с Гетой что-нибудь случится – болезнь, смерть или просто отсутствие, – то его полномочия переходят к префекту лагеря. А потому при обычном раскладе звать вас «господином» полагается мне. Но так как вы командуете подразделением от Девятого легиона – меньшим по размеру контингентом, – то мы считаемся ровней. Я зову вас трибуном, а вы меня – префектом. Это если формально. А если без обиняков, как сегодня, то прошу звать меня просто Катоном. И на «ты».

Отон, вдумчиво помаргивая, вбирал в себя эти сведения. Наконец он кивнул:

– Катоном так Катоном. А центурион Макрон, если не ошибаюсь, зовет меня «господином»?

Макрон уязвленно кивнул.

– Так точно, если только мир не перевернется вверх дном и какой-нибудь дуралей не сделает меня сенатором. Или если вы не обделаетесь по самые уши так, что вас разжалуют в простые легионеры.

Трибун через плечо оглянулся в сторону полководца Остория.

– Надеюсь, до этого дело не дойдет. Во всяком случае, произойдет не раньше, чем я отслужу и возвращусь в Рим.

Катону вспомнились недавние замечания Горация.

– Я так понимаю, на армейской службе ты задерживаться не собираешься?

– По мне, так чем скорее бы она закончилась, тем лучше, – с чувством признался Отон. – Как бы ни любил я свежий воздух и простоту нравов, а все ж второго такого места, как Рим, на свете нет, не правда ли?

– По счастью, – вставил Макрон, отягченный неприятными воспоминаниями о столице.

– Лично я без него еще вполне могу обойтись, – сказал Катон. – Хотя недавно женился и оставил там свою супругу. А тебя, я так понял, жена сопровождает в походе?

– Верно. Разлучаться с Поппеей мы никак не можем.

– Но сейчас-то вы в разлуке…

– Вовсе нет. Ее повозка следует с когортами, что идут в подкрепление Осторию. Честно говоря, я потому и припозднился на охоту. Высматривал с утра, не подойдет ли к лагерю колонна. Да вот не подошла… А я теперь впал в немилость у военачальника.

Впечатление этот молодой офицер производил двоякое. Такого невоенного склада трибуна Катон видел, пожалуй, впервые. А присутствие здесь, на самых дальних границах империи, его жены свидетельствовало или о немыслимой взаимной любви, или же в этом, как намекнул Гораций, крылось нечто иное. Катон решил копнуть поглубже:

– Вообще-то это весьма необычно: офицер берет с собой в дальний поход жену… Лично я однозначно не хочу, чтобы моя Юлия терпела неустроенность и тяготы лагерного быта, независимо от того, как сильно я по ней скучаю.

Отон опустил глаза, якобы сподручней пристраивая колчан.

– Тут на самом деле не все так просто.

– Вот как? Почему же?

Трибун цокнул языком.

– Отбыли мы, как бы это сказать, под некоей завесой. Дело в том, что Поппея была замужем за другим – угрюмым, нелепо жадным и без нужды подозрительным брюзгой, с такими вот ушами и лишь таку-усеньким влечением тела и души. Руф Криспин. – Отон остро глянул на Катона. – Ты с ним, часом, не знаком?

– Впервые слышу.

– Не удивлюсь. Быть невидимым на всех общественных собраниях – это у него возведено в ранг искусства. С такого, как он, впору ваять какую-нибудь безвкусную скульптуру из тех, что стоят в провинциальных магистратах – вы понимаете, о чем я.

Макрон, украдкой глянув на Катона, недоуменно пожал плечами.

– Ну да ладно, – продолжил Отон. – История длинная, так что я ее отчасти сокращу. Словом, я соблазнил Поппею. – Он задумчиво усмехнулся. – А если точнее, то это она соблазнила меня. В плане обольщения она несравненная искусница.

– Эта особа мне уже нравится, – расплылся в улыбке Макрон, за что удостоился от трибуна сурового взгляда.

– И вот через какое-то время мы уже были безумно друг в друга влюблены, – продолжил он рассказ. – Стоит ли говорить, что радость наша не знала границ и уж тем более ограничений…

– Бьюсь об заклад, что Руфу Криспину это пришлось не по нраву, – предположил Катон.

– Не то слово! Он просто рассвирепел. Можно сказать, впервые в жизни проявил какие-то эмоции. И вот он направился прямиком в императорский дворец и стал требовать, чтобы император Клавдий обоих нас примерно наказал. Поскольку Криспин все еще состоял с Поппеей в браке, то имел полное право обойтись с нею, как ему заблагорассудится. Но по глупости Криспин стал слишком досаждать императору своей настойчивостью. Разумеется, надо было соблюсти какую-то видимость, что-то сделать. И император Клавдий потребовал, чтобы Криспин расторг с Поппеей брак. Перед нами же встал выбор: либо ссылка в Томы [9], либо я беру Поппею в жены, поступаю в войско, и мы исчезаем с нею из Рима на год или два, пока скандал не утихнет. Надо сказать, что Овидия я начитался достаточно для понимания: Томы – последнее место на свете, где мне хотелось бы оказаться. Во всяком случае, так я считал до того, как очутился здесь. – Отон пожал плечами. – Такие вот обстоятельства. Или, выражаясь поэтическим языком, моя повесть любви и скорби.