Шань Са - Александр и Алестрия

Я сорвал с Багоаса одежду. Мой пленник стоял совершенно обнаженный, прижимаясь спиной к пологу шатра, и мог защищаться только взглядом. Изумрудно-зеленые глаза смотрели на меня так пристально, что желание угасло. Я не прибег к насилию, но протянул руку и погладил застывшее от ненависти и боли лицо. Багоас любил меня! Вот почему он молча страдал, сохраняя холодную неприступность, хотя его кожа горела под моими пальцами и он хрипло постанывал от возбуждения. Чтобы доказать свою любовь, я одел его и отослал прочь.

Мне пришлось ждать целую вечность, пока Багоас сдастся. Прошла еще вечность, и он признался, что возжелал меня с первой же встречи. Я всеми силами пытался превратить Багоаса в добровольного пленника. Униженный гордец увлек меня в пучину неистовой страсти. Багоас был вольной птичкой, которую я насильно запер в золоченой клетке. Он распевал веселые песни, когда чувствовал любовь, и исходил злобой, вспоминая об утраченной мужественности. Он изобрел тысячи способов причинять мне страдание. Он рассказал, что Дарий отдавался ему и называл маленькой пчелкой. Он был болтлив, как воробей, но отказывался говорить о родителях и своем происхождении. Он то ползал у моих ног, вымаливая ласки, то не показывался много дней подряд, страдая в одиночестве и оплакивая свою неполноценность. Я терпел его капризы, не отвечая, когда он говорил, что хочет умереть, я не мог навязать ему свою волю. Частые смены настроения Багоаса бесили меня, но, когда он исчезал, я тосковал по его детскому голосу, медовой коже, темным кругам вокруг глаз и следам высохших слез на щеках. Великий Александр сдался. Я поручил Багоасу заботы о своей одежде и трапезах. Он ревновал всех, кто был ко мне близок, и все время жаловался на неотесанность македонцев и грубость греков. Багоас создал вокруг меня пустоту, приучив к восточным удовольствиям.

Мы пошли на восток, потом на запад, отправились на север и снова повернули на восток. Преследуя Дария по обрывистым дорогам, я брал штурмом города. Тем, кто сдавался без сопротивления, я доверял гарнизон и отправлялся дальше, держа в одной руке щит, а в другой копье. Я шел через города, деревни и крепости, не останавливаясь даже на краткий миг, чтобы отдохнуть. Я не запоминал названий завоеванных мною мест и для простоты давал всем городам свое имя, покидая их, как невесту на брачном ложе.

В горах дорога разветвлялась. Я всегда сворачивал налево и скакал порой дни напролет, подстегиваемый жаждой скорости. Глядя на глубокие долины и бурные реки, я иногда думал о девушке в красном, что ждала меня на вершине скалы. Где она? Неужели мы разминулись, когда я решил обогнуть гору слева? Я горько улыбался при мысли, что она могла остаться на дороге, по которой я уже прошел, или в тех землях, что я давно завоевал.

Долгое возбуждение сменялось унынием и печалью. Я оставался в шатре, никого к себе не допускал и целыми днями писал Олимпии. Я то обвинял ее в том, что так мало любила меня, то превозносил, как светоч своей жизни. Только мать связывала меня с далекой, почти забытой Македонией.

В горах царила вечная зима, снег шел не переставая. Только меха варваров спасали от холода, и мои генералы вынуждены были одеваться на восточный манер. Вечером в лагере разводили костры. Один праздник сменял другой, на пирах вино лилось рекой, люди предавались неистовым пляскам, совершали жертвоприношения, произносили заклинания.

Однажды утром персидский генерал Бесс выдал мне труп Дария. Армия пришла в возбуждение, а я ощутил могильный холод. Для Александра окончательная победа, одержанная без боя, равносильна поражению. Я стоял, склонившись над изуродованным телом своего врага, и не мог смириться с его смертью. Поздно ночью, когда весь лагерь уснул, мы с Багоасом вернулись к телу, и бывший любовник Дария подтвердил мои сомнения: мне «преподнесли» двойника. Трус Дарий отрекся от трона, прислав победителю свой труп, но он жаждал спасти свою жизнь и собирался во что бы то ни стало избежать схватки один на один. «Умерев», Дарий надеялся умиротворить меня своими городами и любовниками. Пока Дарий жив, он будет для меня вечной угрозой. Он снова появится, чтобы отомстить и отобрать свое.

Я сделал вид, что попался на обман, устроив двойнику по-царски пышные похороны, и воспользовался его «смертью», чтобы принять пышный титул царя Азии. Все персидские провинции должны были покориться Александру — это позволило мне пуститься в погоню за настоящим Дарием. Гоняясь за живым призраком, я заходил все дальше во мрак восточной земли.