Никогда не пожалел Эсадулла-бей о своем отказе принять недостойное предложение посланника из Санкт-Петербурга, не пожалел и тогда, когда начались гонения на его род со стороны новой власти, торжественно обещавшей защищать личности своих новых подданных, их имущества, храмы и исламскую веру. Поначалу надеялся мирза Эсадулла на изменение ситуации, а когда через годы стало ясно, что аннексия эта надолго и противник становится все сильней, то понял – пришла пора сменить коня и саблю воина на книгу и перо просветителя и историка. Прежде всего, он взял для юного своего сына Абдурефи, родившегося в ссылке на берегу Азовского моря, учителя русского языка. «Язык душмана надо знать» - любил говорить мирза Эсадулла. Абдурефи обучался потом в русской гимназии в Симферополе, несколько лет провел в Петербурге и написал первый учебник русского языка для татарских школ, а также составил татарско-русский словарь. Абдурефи-бей слегка изменил слова отца и говорил так: «Язык душмана надо знать хорошо!». Сыновья Абдурефи-бея тоже учились в русских гимназиях. Старший сын Али занимался филологией, стал национальным политическим деятелем, много сделал для разъяснения, кто главный недоброжелатель его народа. Младший сын Усеин окончил Строгановское художественное училище в Москве, совершенствовался в Академии изящных искусств и архитектуры во Флоренции, много лет работал в Петербурге, стал автором работ по истории, искусству и археологии Крыма. И заслуженно все вышедшие из рода Эсадулла-мирзы считались националистами – а как же!
Камилл, незримо присутствовавший при разговоре своего прапрадеда с князем Голицыным, был рад, что мирза Эсадулла не знает, какие трудные десятилетия ожидают его народ, и в то же время печалился, что дедушка Эсадулла не узнает о высоких достижениях своих внуков.
Впрочем, оттуда, где находятся наши предки, все, наверное, прослеживается…
«Сон! Это был сон! Какие удивительные сны!» - внушал себе Камилл после каждой из четырех ночей. Но было ясно, что произошедшее надо было отнести к другой, более высокой категории явлений. Возможно, это были видения.
Я бы назвал то, что произошло с Камиллом, экстериоризацией, но тогда этого понятия в его лексиконе не было. Это понятие означает, что человек может в своей нематериальной сущности выходить из своего физического тела. Тогда физическое тело покоится как бы во сне, а дух и душа человека входят в тайный мир. Экстериоризация - установление отношений с внешней силой. С тайной силой.
Всевышний и его ангелы редко предстают нам в нашем сознании. Поле, на котором происходит общение человека с запредельным – это так называемое подсознание. Это естественно: мир не шахматная доска и люди не фигурки, выточенные из дерева или слоновой кости. Слишком просто для Всевышнего быть автором созданий, которыми можно управлять указующим перстом или громовым голосом – к этому Высшая Сила прибегает лишь в исключительных случаях, когда надо несколько поубавить меру человеческого скептицизма. Подсознание же смутно, недоказуемо, многозначно. Однако – «sapienti sat», то есть «понимающий поймет». Сны и предчувствия – это элегантно, это для знатоков. Исключая, конечно, многочисленные случаи ложных толкователей, которые в моде у всё приемлющей толпы..
И события, ломающие нашу привычную жизнь, вытесняясь из сознания будничными заботами, тлеют в подсознании и не дают восторжествовать забвению, которое не от Бога.
Силой изгнанный из мест своих детских игр, я на протяжении многих лет почти еженощно видел во сне странную большую птицу, прикрепившуюся лапами к стене моей комнаты. По сей день я не знаю, как истолковать этот явно не случайный, символический образ. Этот сон перестал мне сниться после того, как я побывал во дворе своего родного дома в Симферополе – с той поры прошло почти пять десятков лет, и множество разных событий пережил я. Но при чем оказалась большая красивая птица с разноцветными перьями?
Взволнованный тем, что приключилось с ним в эти мартовские ночи, Камилл не мог оставаться в Москве. Он понимал, что надо побывать на местах событий, увиденных им в ночных видениях - может там откроется ему их смысл?
Только в конце мая он сумел отправиться в Крым.
По прибытии в Симферополь он сразу же пошел на стоянку междугороднего троллейбуса. Камилл и прежде достаточно хорошо знал крымский берег от Феодосии до Алупки. Теперь же в его памяти отчетливо выступала топография местности, запомнившаяся ему при его полете над побережьем в странном сне. Приобретя билет до Ялты он, однако, попросил водителя троллейбуса высадить его в Кызыл-Таше, ныне пребывающем под кликухой «Красный Камень». Выйдя на шоссе, он пошел вниз по склону к мысу Аю-Даг, присматриваясь, не застряли ли за спиной Медведя клочки белого тумана – как тогда. Он спустился к нависшим над морем скалам и стоял теперь у правого бока чудовищного зверя, опустившего голову по самый загривок в соленые волны. Именно на этом месте в том далеком прошлом, привидевшемся ему, стоял старый Корр рядом с сооруженной из тяжелых древесных пород метательной машиной – гигантским арбалетом, заряженным стрелой с бронзовым наконечником. Так же, как и тогда, сырой ветер с моря нес особый, присущий только Черному морю запах широкого водного пространства, его таинственных глубин, и этот запах тревожил душу, манил туда, где рождается этот запах и откуда нет возврата в мир солнечного света.
Читать дальше