Сегодня Лена выглядела даже очень решительной. Она спокойно встала и вышла в коридор, где, невозмутимо глядя в глаза молодого мужчины, который не мог бы сейчас похвалиться своим хладнокровием, произнесла:
- Я тебе уже объяснила, что у меня много работы, и я совершенно не имею возможности проводить время с тобой. Так что прости, до свидания…
И так же спокойно, без торопливости пошла к дверям своей комнаты.
Прелестница Леночка оказалась человеком, который в критической ситуации может проявить характер, что она и сделала, получив некоторую информацию от одного из институтских «доброжелателей».
Три дня Камилл боролся с искушением подойти к ней в столовой, встретить ее после работы у метро. Сказать, что он не догадывался о причине ее разрыва с ним, было бы неверно, однако он не хотел принимать этой догадки. На четвертый день, выбрав момент, когда она оставалась в бюро переводов одна, он вошел и сразу же, стараясь сдержать дрожь в голосе, произнес:
- Лена, что случилось? Объясни, чем я тебя обидел?
Лена подняла на молодого мужчину злые глаза и кратко ответила:
- Мы больше не будем встречаться. Ничего объяснять тебе я не собираюсь.
Камилл выбежал из комнаты и в молчаливой ярости решил, что больше с этой бывшей подругой он не обмолвится ни единым словом.
Прошла целая неделя, во время которой Камилл боролся с собой, пытаясь работой отвлечься от мыслей о своей потерянной возлюбленной. Чтобы возненавидеть ее он вызывал в памяти ее жесткие слова во время последних встреч, ее холодное лицо – «как злость исказила ее черты!». Но эти картины сразу же ускользали и возникали другие, счастливые…
И в конце одного из рабочих дней он дожидался ее на скрытой за кустарником тропинке у входа в метро, чтобы еще раз попытаться объясниться. Он дождался ее. Она, весело смеясь чему-то, шла под руку с недавно появившимся в институте молодым сотрудником, о котором все знали, что он «позвоночник» - так называли в академических институтах тех, кого принимали на работу по звонку сверху…
Лучшего лекарства от любви, пожалуй, и быть не могло. Но душа Камилла еще долго болела. Впрочем, может быть, все дело было только в задетом самолюбии, ведь никогда прежде от него ни одна девушка не отказывалась. Однако сам он склонен был считать, что страдает из-за поруганной любви - это возвышало его в собственных глазах.
Все эти переживания не замутили его сознания настолько, чтобы он не понял, что над его статусом успешного ученого нависла серьезная угроза. Это не было для него неожиданностью, ибо ему ведомо было, что по табели неблагонадежности он и по персональным качествам, и по национальной общности числится в первых строках, и он знал, где и когда они постараются с ним разделаться.
Андрей, секретарь институтского Совета по переизбранию, его приятель, принес ему в лабораторию бланки, которые надо было заполнить, и, понизив голос, хотя в лаборатории никого кроме их двоих не было, сказал:
- Какая-то суета вокруг тебя. Так было, когда переизбирался Марик Коган.
И добавил со смешком:
- Ты, может быть, тоже в Израиль намылился? Может у тебя, Заде, мама еврейка?
- Мой козырь выше! – отвечал Камилл, пытаясь улыбнуться. - Я – крымский татарин.
Это мало что говорило Андрею, он, как и большинство людей, практически ничего не знал о ситуации с крымскими татарами, если не считать того, что слышал об их борьбе по радиоголосам, не вникая в суть проблемы.
- А что это означает, быть крымским татарином? Быть евреем – это понятно. А что такое крымский татарин?
- Крымские татары борются за реставрацию Крымского ханства и требуют чтобы Россия выплатила им дань за все прошлые годы, аж со времен Петра Первого, - серьезно отвечал Камилл.
Это абсурдное объяснение, прозвучи оно из уст, скажем, товарища Громыко, могло бы быть принято, несомненно, подавляющим большинством людей страны, но не такими, как Андрей.
- Ну, хорошо, - засмеялся он. - Во всяком случае, думай, какие шаги предпринять. Мое дело предупредить.
- Спасибо, Андрюша, - Камилл пожал руку товарищу. - Я, вообще-то, догадываюсь давно. Буду думать, спасибо.
Как это принято, была создана экспертная группа по оценке значимости работ заведующего лабораторией доктора наук Афуз-заде за прошедшее пятилетие. Сколь не желали того некоторые инстанции, в эту группу из трех человек не могли быть включены работники рангом ниже доктора наук, будь они, эти низкие рангом, хоть трижды членами компартии и кагебешниками. Единственно чего удалось добиться ученому секретарю Института, кандидату наук с подозрительным статусом, которого в качестве уступки за некую льготу со стороны городских властей утвердил директор-академик, так это создать экспертную комиссию из трех докторов, работающих в подразделении Института, находившемся в пригороде и выполнявшем спецзадания - почему-то было решено, что повязанные со спецорганами ученые будут более послушны.
Читать дальше