Анатоль ле Бра - Легенда о Смерти

На рассвете оказалось, что он уже холодный.

Потрясенная, Мари Крек’хкадик вернулась в Кервезенн, чтобы попросить у хозяйки разрешения пойти на похороны. Но хозяйка ответила, что клиенты в городе ждут их молока и что Мари всего лишь дальняя родственница покойного и она вполне исполнила свой долг, проведя ночь у его смертного одра. Бедная девушка должна была подчиниться. Взяв свою тележку, она отправилась в Кемпер. И тут она встретила похоронную процессию — на этот раз настоящую, — и на том же самом повороте дороги! Боясь, что ее могут упрекнуть за то, что она не пришла, Мари бросилась в поле за открытую изгородь. Она ждала там, глядя через ветви утесника, росшего по склону, как удалялась процессия. Она уже собиралась покинуть свое укрытие, как вдруг застыла на месте, как пригвожденная: по дороге, шатаясь, шел старик с желтым, как воск, лицом. Это был ее дядя, ее слепой дядя, который следовал за собственными похоронами.

От ужаса Мари Крек’хкадик упала без чувств. Час спустя люди, шедшие через поле, нашли ее лежащей в придорожной канаве. Полумертвую, они принесли ее в Кервезенн.

Мари Корник из Бреа вышла замуж за капитана дальнего плавания, которого любила всей душой. Но к несчастью, ремесло заставляло его жить подолгу вдали от нее. Мари Корник проводила дни и ночи в думах об отсутствующем муже. Как только он уходил в плавание, она закрывалась в доме и никого не хотела видеть, кроме своей матери, которая оставалась с нею, та даже журила ее иногда за слишком уж большую привязанность к мужу. Она все время повторяла: «Слишком любить — нехорошо, Мари. По крайней мере, наши предки так считали. Слишком много — стоит мало».

На что Мари тоже отвечала ей поговоркой: «Нет ничего лучшего на свете, чем любить и быть любимым».

Молодая женщина выходила из дому только по утрам, чтобы пойти в церковь, она регулярно посещала мессу и молилась Богу и Богородице и всем святым Бретани, прося вернуть мужа в Бреа живым и невредимым.

Сад, окружавший ее дом, примыкал к кладбищу. Она приказала сделать дверь в стене и стала ходить через кладбище из дому в церковь и из церкви домой, чтобы не проходить через поселок под взглядами любопытных кумушек.

Однажды ночью она внезапно проснулась. Ей показалось, что прозвонил колокол.

— Никак уже звонят к ранней мессе? — спросила она себя.

Комнату заливал неясный свет. Была зима, и Мари подумала, что это раннее утро, и давай скорее подниматься, одеваться и бегом в церковь. Войдя, она очень удивилась, что церковь полна народу, а еще больше тому, что мессу служил чужой священник. Мари наклонилась к уху своей соседки.

— Извините, что я вас беспокою, — сказала она, — почему такая торжественная служба? Я была на большой мессе в последнее воскресенье и проповедь внимательно слушала, но что-то не помню, чтобы объявляли о празднике на этой неделе...

Но соседка была так углублена в молитву, что Мари Корник не смогла добиться ответа.

Тут вдруг началось какое-то движение среди присутствующих. Это служка прокладывал себе путь в тесных рядах толпы. В одной руке он держал свою алебарду, в другой — медное блюдо. Протягивая его прямо к носу каждого, он жалостливо бормотал:

— На Анаон [15] Anaon (брет.) — душа, обиталище душ, чистилище. , подайте на Анаон, на помин грешных душ.

Монеты так и падали дождем в медную тарелку.

Мари Корник смотрела, как все ближе подходил к ней собиратель милостыни.

— Странно, — думала она, — я никого здесь не узнаю, даже служку. И что-то я не слышала, чтобы кто-то сменил Пипи Лора, в прошлое воскресенье это он нес алебарду... По правде, мне начинает казаться, что я сплю.

Едва она это подумала, как служка подошел к ней. Она быстро опустила руку в карман. Ужас! В спешке она забыла взять свой кошелек. Сборщик милостыни отчаянно тряс блюдо.

— На Анаон, подайте на Анаон, на помин бедных дорогих грешных душ! — восклицал он.

— Боже мой, — пробормотала Мари Корник, готовая провалиться сквозь землю от стыда, — у меня нет ни су при себе.

Тогда служка сказал ей сурово:

— На такую мессу не приходят без своего обола [16] Обол — мелкая медная монета в Древней Греции и в Византии, символ скромной христианской милостыни. для усопших душ.

Несчастная женщина вывернула свои карманы, чтоб показать, что они совсем пустые.

— Видите, у меня ни ломаного гроша!

— Но вы должны дать хоть что-нибудь, это необходимо!