Михаил Попов - Цитадель тамплиеров

Много было выпито вина, и слишком велико отчаяние графа, вдруг разразившегося ненужными откровениями.

— Вы не понимаете! Выйдя за меня, принцесса навсегда утратит право претендовать на королевскую корону. Это будет морганатический брак. Она станет просто графиней.

Граф мрачно смотрел в огонь.

— Н-да, — сказал шевалье, — эти самые письма, какими вас шантажирует госпожа Жильсон…

— Я говорил, что она уже передала мне письма?

— Извините, граф, вы не слышите самого себя. Так вот, в этих письмах…

— Что гадать, это — признания Изабеллы Гюи Лузиньянскому.

— В любви?

— Н-нет, не сказал бы. Скорее признание того, что она может выйти за него замуж.

— Но это огромная разница!

— В любом случае, кроме этого. Мне плевать на Гюи, это ничтожество я могу растереть в пальцах. Я ревную ее к трону! Этот неодушевленный предмет опаснее человекоподобных негодяев.

В костер подкинули хворост, пришлось отсесть от огня.

— Но ваша экстравагантная ревность уже должна бы лишиться пищи. Трон женился на Сибилле.

— Так-то оно так… Я сам обрадовался было этому обстоятельству. Но получилось хуже. Характер у Изабеллы — ого! Она, я чувствую, будет биться за этот паршивый трон до последнего. И я решил… Я почти принял решение… Сейчас или никогда осуществить давно задуманное.

— Но это безбожно. Что это вы намерены предпринять? Принцесса любит вас, и я не верю, что она променяет собственное счастье любви на…

— Причем здесь вы-то, сударь? — скосился граф. — Если хотите быть адвокатом принцессы, то приступайте. Я не держу вас у своего костра.

— Но, граф!

— Су-ударь, — взревел Рено.

Де Труа медленно встал, стараясь выглядеть мрачным, а внутренне ликуя. Узелок, казавшийся столь запутанным, уступил первому же прикосновению мастера.

Но действовать надо стремительно. Старец Горы приговорил его к смерти. Можно и не успеть кончить дело. Ассасины жалят, как пчелы, а сколько их в Яффе?..

Если бы спасение собственной жизни было единственной заботой де Труа, он тотчас затерялся бы на просторах Передней Азии. Но нельзя же не довести до конца хлопоты, связанные с разрывом союза принцессы с графом Рено. По расчетам брата Гийома, Рено Шатильонский должен в конце сентября прибыть в свое заиорданское поместье и вымещать свою злость на неповинных крестьянах-сарацинах. На вопрос брата Реми, почему брат Гийом уверен, что Рено не отправится из Яффы куда-то еще, тот ответил, что графу некуда ехать. Во Франции и Италии его ждут кредиторы, а в Иерусалиме — палач. Рено, по замыслу тамплиеров, будет камнем, начинающим великий обвал отношений Иерусалимского королевства с султаном Саладином. Этот обвал обрушит укрепления реального Иерусалима, но укрепит духовную цитадель ордена. Понимая, что выполняет задание баснословной важности, Реми де Труа не понимал, почему он трудится без вдохновения. Только в начале миссии его мозг трудился в полную силу, в результате чего возник сложный, но зато беспроигрышный план. И вдруг что-то не так, что-то уму перестало нравиться. Смерти он не хотел и ее не пугался. Охоту фидаинов Синана на себя воспринимал как досадную неприятность, мешающую плавному движению событий. Но холод под сердцем возник у него до эпизода у городских ворот, и его всерьез волновало, что он не видит причины ощущения.

Идя по ночной Яффе ко дворцу принцессы, он бессознательно выбирал новые дороги, чтобы затруднить работу каким-нибудь устроителям засад. При этом копался в своих ощущениях. События убедили его, что предчувствия не случайны.

Во дворце вечером было невесело. Первая причина — графская охота. Изабелла ревновала Рено к этой его привязанности. Она сознавала, что охота — чуть ли не единственное, кроме войны, развлечение знатных мужчин. Но когда граф Рено уезжал ни свет ни заря, не предупредив и потом не послав ей вестника любви, она причисляла охоту к своим врагам. Рено знал, что злит принцессу своими отлучками, выезжал уже на охоту из чувства противоречия.

Принцесса хандрила. Притом вела себя своеобразно, принимаясь судорожно наводить порядок в своем придворном хозяйстве.

Войдя во дворец, Реми де Труа почувствовал атмосферу неправедного суда. Там рыдала камеристка, остриженная наголо за то, что обвинила другую камеристку в краже черепахового гребня. Там стонал высеченный плетьми худосочный дворянин, просивший возместить убытки, нанесенные его усадьбе и дому свитой ее высочества во время последнего выезда. Этому просителю выпала честь попасть под горячую руку принцессы.