Михаил Попов - Цитадель тамплиеров

Шевалье опять не все понял, но спрашивать не решился.

— Кроме того, насколько я знаю этого человека, он попытается убить вас, — добавил монах.

— Мне казалось по-другому. Ведь даже до поражения от де Бриссона он не пускал в ход свои «золотые кинжалы».

— В отношениях между нами пресловутые «золотые кинжалы» — оружие запрещенное. Синан знает, что, если он переступит грань, будет война на уничтожение, не нужная ни ему, ни нам.

За сетчатым окном кельи захлопали крылья, и служка внес почтового голубя. Брат Гийом «распаковал» послание, сняв его с птичьей лапки, и передал голубя служке. Тонкая шелковая ленточка была испещрена какими-то знаками. Скомкав ленту, отец Гийом убрал ее в карман и снова обратился к де Труа.

— Должен для полной ясности сообщить вам, что поручение под замком Алейк было также проверкой. Не обижайтесь. Вы уже на пороге высшего круга ордена, и мы обязаны уяснить, что для вас интересы Храма. Подчините ли вы им свои амбиции… Мы вам дали почувствовать свою полную власть над вашим заклятым врагом. Но вместе с тем запретили бравировать ею. Это — настоящее испытание. Я считаю, оно не выдержано полностью.

Лишь тот знает цену денег, кто преодолел позывы их тратить. — Брат Гийом встал. — Я считаю, что испытание вы выдержали наполовину.

Де Труа опустился на колено и склонил голову.

— Ваша верность ордену не вызывает сомнений, — сказал монах, — но надо признать, что в вас еще бродят отголоски низменных страстей. Вас ждет еще один круг испытаний. Да, вам придется пока задержаться на той степени посвящения, которой вы уже достигли.

Брат Гийом замолчал. Брат Реми не смел приподнять голову. Он понял смысл своего прегрешения, но вместе с тем знал, что не мог его избежать.

— Идемте! — произнес брат Гийом.

Они пересекли двор и приблизились к восьмиугольной башне, превосходившей все остальные своей высотой. В свое время в башне намеревались поместить библиотеку. Но кармелитские монахи здесь не прижились.

Вход, увитый плющом, был приоткрыт. Пришлось подниматься по витой каменной лестнице до самой верхушки.

Башня царила над живописной округой. А на ее вершинной площадке стоял огромный, десять шагов в длину и три в ширину, стол, засыпанный утрамбованной землей. Посреди него находились две продолговатые лужи, соединенные ручейком. Левую сторону странной клумбы заливала вода. На сухой поверхности расставлены были игрушечные глиняные башенки. Возле них торчали белые флажки с красными крестами, или зеленые, или черные.

— Брат Реми, — произнес брат Гийом, кому-то его представив.

Возле стола-ящика с землей и водой появились двое. Большой, массивный, с раздвоенной бородой и крючковатым носом спросил:

— Вас заинтересовало это? — Он указал на стол. — И знаете, что это?

— Догадываюсь. Я видел карты различных стран, нарисованные на бумаге, на коже…

— А это — карта Святой земли.

Второй монах был лыс, как коленка, а брови его почти белы. Оба придвинулись к «карте».

— Брат Аммиан, брат Кьеза, вот — брат Реми. Он на рассвете прибыл из замка Алейк. — Далее отец Гийом сказал: — Брат Аммиан явился к нам от папского престола, а брат Кьеза — от константинопольского императора.

Де Труа понял, что эти сведения важны для дела, в котором он должен участвовать.

— К сожалению, — продолжил брат Гийом, — здесь не могут присутствовать несколько братьев, советы которых были бы нелишни. В поневоле чрезмерно узком кругу мы обсудим вопросы огромной важности, и да поможет нам Бог.

— Аминь, — негромко, без аффектации молвили все.

Брат Гийом взял тонкую длинную трость.

— Для начала несколько предварительных слов… Мы одержали победу, так? Вернее, победы в Риме, в Константинополе, в горном краю. Это дела счастливые, их вольно нам забыть. В ряду наших успехов — и полное посрамление Госпиталя, и гибель злобнейшего графа д’Амьена. Этот успех вроде бы сокрушил всех врагов, и пред нами все сникли. Даже маркиз Монферратский шлет льстивые письма, не говоря уже о вассалах Раймунда. Мы ведь послали войско против Синана под знаком мести за убийство графа Триполитанского. Но это мало кого обмануло. В самом Святом городе. Иудеи и сарацины не были и не будут нашей опорой. Латиняне ропщут. Их вытесняют с рынков и из аскалонского порта. Все приходские священники что-то бубнят о единой церковной власти… Словом, замечу, что в результате побед страх и ненависть к Храму объяли Святую землю. Но страх имеет обыкновение рассеиваться раньше ненависти. Всех победив, мы сошли с твердого берега в опасную трясину.