Гурам Батиашвили - Человек из Вавилона

Он не отходил от рогожи, днями и ночами лежал или сидел на ней, бормоча себе под нос: «Чем я не хан? Ну чем я не хан?!»

— Вставай наконец, — кричала ему жена, — пойди пройдись по деревне! Что ты сторожишь эту рогожу?!

«Попробуй не посторожи, — думал Ицхак, — черти сразу ею завладеют». Опасение за свою мошну и постоянное соперничество с гипотетическим ханом помутили его сознание. Он стал забывчив и рассеян, постепенно болезнь прогрессировала и очень скоро обострилась настолько, что он и не помнил, почему сторожит свою рогожу. Он слег и уже не мог подняться с нее. Разумеется, о кладе, зарытом под рогожей, он и думать забыл и спустя время отдал Богу душу, будучи таким же убогим, каким был до появления Мордехая Зорабабели. Жена не знала о зарытом в землю кладе, и Ицхака похоронили на деньги, собранные сельчанами.

Позднее Мордехай и Занкан обнаружили, что Иохабед неграмотна. Они, конечно, расстроились, наняли ей учителя, но ничего из этого не вышло. Очаровательная Иохабед не отличалась манерами и умением вести беседу. Пока она молчала, от нее трудно было отвести глаза, но стоило ей открыть рот, как возникало желание заткнуть уши. Мордехай был откровенно разочарован. «Похоже, Бог решил покарать меня, — думал он, — и покарал». Выросшая в нищей семье Иохабед, войдя в семью Зорабабели, усвоила командный тон разговора. По отношению к слугам проявляла такую жестокость, что у Мордехая и его жены сжималось сердце от жалости к ним. Со свекром и свекровью была резка и неучтива, словно она являлась владелицей дворца и по доброте душевной дала им приют. Поэтому они решили отделиться от молодых. Там же в Петхаине построили себе новое жилище, а дворец оставили сыну с невесткой.

Не порадовала семью Зорабабели Иохабед и в другом плане — прошло довольно много времени прежде, чем она зачала сына. Мордехай и за это корил себя: «Как угораздило меня нарваться на бесплодную женщину!» Это укрепляло его уверенность, что Господь карает его, но, когда через десять лет родился мальчик, Мордехай Зорабабели не уставал благодарить Господа: наконец-то он сменил свой гнев на милость!

Узнав о гибели Эстер, Иохабед воскликнула «Ой, бедняжка!» И только. Провожать ее в последний путь она не стала — Эстер не та фигура, чтобы Иохабед беспокоилась на этот счет.

На другое утро, расчесывая во дворе волосы, Иохабед увидела Хаву по прозвищу Мегера. Хава снабжала Зорабабели кошерным молоком, мацони и сыром.

— Отчего умерла твоя соседка? — громко спросила ее Иохабед.

От Хавы не укрылся наплевательский тон Иохабед в адрес той, что воспитала ей дочь. Хава поняла, кончина Эстер, ее соседки и подруги, никак не тронула Иохабед.

— Эстер бы жить да жить, но твоя дочь убила ее! — какой «мегерой» была бы Хава, не скажи она в лицо Иохабед все, что думала, — ей не нравилась невестка Зорабабели. Занкан был учтив и скромен, а Иохабед ведет себя так, будто весь Петхаин принадлежит ей. Вчера все еврейство Петхаина оплакивало Эстер. Никто не произнес ни звука по поводу того, что Иохабед не соизволила проводить Эстер в последний путь — все было ясно и так. О Бачеве же все в один голос говорили — «эта бедняжка».

Иохабед потрясла головой, еще раз провела золотым персидским гребнем по волосам и насмешливо спросила Хаву:

— Чего кусаешь мою дочь, Хава?

Золотой гребень резал Хаве глаза, но с этим она еще могла смириться. Ее раздражало, что эту женщину ничего, кроме собственных волос, лица и задницы, не интересовало, даже то, что ее родная дочь стала христианкой, похоже, ее мало трогало. И Хава гневно бросила ей в лицо:

— Может быть, ты и того не знаешь, что твоя дочь крестилась?

— Ты что, спятила, женщина?

— У тебя дочь христианка, понимаешь, хри-сти-ан-ка! — с отвращением проскандировала Хава и бросилась вон со двора.

Несмотря на то что Иохабед давно утратила стройность — можно сказать, вошла в тело, она стрелой помчалась в комнату дочери.

Бачева со вчерашнего вечера сидела на тахте, не шевелясь. Она не могла ни плакать, ни спать. Сидела молча, бессильно опустив руки. Когда мать ворвалась в ее комнату, она подняла на нее потухшие глаза. В лице — ни кровинки. На шее покачивался маленький крестик. Естественно, это было первое, что бросилось в глаза Иохабед. Она закричала и рванулась к дочери. Бачева не спеша поднялась с места, а толстуха Иохабед, не удержавшись на ногах, рухнула на тахту и зарыдала.

— У меня нет больше дочери, она умерла! Почему, Бачева, почему ты ушла из жизни?! — причитала Иохабед.