Гурам Батиашвили - Человек из Вавилона

— Глядите, на Бачеве крест, Бачева христианка!

Исрелико Кривляка попятился назад и, повернувшись, что было духу бросился прочь. Исхакия Карлик, не отрывая презрительного взгляда от Бачевы, ретировался вслед за ним. Даниэл Зрелый также припустил вниз по склону холма, на котором находилось кладбище. А Шатули из Карели, протянув руку в сторону Бачевы, крикнул:

— Будь проклята созданная на любви семья, которая позавидует вашему богатству!

— Остановитесь, люди! Наш долг перед Господом — отдать дань уважения почившей! — послышался спокойный голос хахама Абрама. Все повернулись к нему, убегавшие остановились, а хахам Абрам, обратившись к Бачеве, сказал: — Моя бедная, несчастная дочь Занкана, ты, наверное, не знаешь, что на похоронах иудея или иудейки женщины не присутствуют — ни еврейки, ни нееврейки. В присутствии женщины мы не можем исполнять необходимый ритуал. — Хахам Абрам сделал паузу и с доброй улыбкой добавил: — Прости нас, дочь Занкана!

Бачева повернулась, сделала несколько шагов и остановилась. Почувствовала, как взгляды собравшихся пронзили ей спину. Хотела было что-то сказать, но не смогла. Слезы душили ее, но никак не могли вырваться наружу. И люди молчали, не произносили ни слова, но видели бы вы их глаза — Мошии, Кобии Цапли, Арона, Дано…

И Бачева ушла.

А хахам Абрам подумал: «И все же она осталась иудейкой, подчинилась нашему обычаю».

И тихий, спокойный голос раби Абрама прозвучал в наступившей тишине. Он читал кадиш [16] Заупокойная молитва. . Люди вторили ему: «Амен!» И этот скорбный возглас несся над кладбищем.

Бачева спустилась с холма. Там, внизу, ее ждал Ушу. На миг она замешкалась. Возгласы «Амен!» лишь усиливали владевшее ею чувство одиночества. К нему прибавилось ощущение полной беспомощности. Она пошла в другую сторону, где никто не ждал ее, и она могла побыть в полном одиночестве.

Исав бен Ханох не жалел ни об одном своем шаге, ни об одном своем решении. С Андреем Боголюбским он был дружен с юношеских лет. Смуглый небольшого роста Исав по-настоящему любил этого белокурого краснощекого горлана. И Андрей был предан ему. Ничто не омрачало их дружбы.

Андрей был вынослив, как мул. В бесконечных войнах с соседними княжествами (какой бы кровопролитной ни была эта война, Исав обычно называл ее распрей — у соседей такие огромные леса, реки и пахотные земли, надо отобрать у них хотя бы часть) эта выносливость часто выручала его, но он был и упрям, как мул! Сколько раз Исав бен Ханох пытался примирить братьев — «Да уступи ты Всеволоду, не упрямься», — ничего не получалось. Во-первых, великий князь был не в меру строптив, а во-вторых, убежден в собственной правоте — «Будь Святослав великим князем, а я неимущим, он бы отнял у меня жизнь из страха, что я отниму у него трон».

И великий князь был прав. От Всеволода никто не ждал добра, даже Исав бен Ханох — он это сердцем чуял. Как-то раз, когда великий князь вернулся с охоты, он присел рядом с ним и сказал:

— Если у человека все отнять, уж лучше его убить!

— Неужели смерть предпочтительнее бедности?

— Да, для многих предпочтительнее, — отвечал Исав бен Ханох, — и для тебя в том числе. Либо он должен быть сыт, либо убей его. Ты все отнял у Всеволода, и он, верно, только о том и думает, как бы умертвить тебя.

Андрей Боголюбский захохотал. Смеялся от души. Исав бен Ханох же сокрушенно качал головой. После той памятной беседы он не видел великого князя — не видел живым, а то мертвым…

Жена Андрея — круглолицая голубоглазая княгиня Екатерина — ложась в постель (луна уже сверкала на небосклоне, доколе же дожидаться отправившегося на охоту князя!), откинула одеяло и увидела на подушке отсеченную голову мужа. Поначалу она даже не признала мужа в этом почерневшем куске мяса, окрасившем кровью подушку, а потом…

Отчаянный крик княгини потряс дворец.

Всеволод явился, когда во дворце собрались все близкие великого князя, преданные ему бояре. Верхом на коне он въехал в зал, стегая кнутом каждого, кто попадался под руку. Потом велел позвать племянника — Юрия. Почувствовав опасность, княгиня подняла голову.

— Мой сын был с отцом на охоте, и он остался жив? — спросила она.

Исав бен Ханох понял хитрость княгини, низко поклонившись Всеволоду, он сказал:

— Продай мне мать и сына.

Какое-то время Всеволод не сводил с него холодного взгляда, а потом, осклабившись, громко произнес:

— Продам, но дорого возьму…