Алексей Югов - Ратоборцы

Настасьин взял с князя слово, что ежедневно – и утром и на ночь – Александр Ярославич станет принимать из его рук лекарство. А если князю предстоит выход – посетить кого-нибудь из нойонов и там принять угощенье, то чтобы из его же, Григорьевых, рук и в глубокой тайне князь принимал бы всякий раз предохранительные против отравы порошки и вдобавок какую-то пахнущую сырым белком яйца болтушку.

Порошки были черные, похожие на толченый, мелко просеянный уголь.

– А ведь похоже, дружок, что ты угольком меня угощаешь! – посмеялся Невский, рассматривая разболтанный в воде порошок.

Настасьин обиделся.

– Государь, – сказал он, – уж в моем-то деле дозволь мне…

– На шутку не обижайся, Гриша, – сказал Невский. – Я тобою сверх меры доволен!..

Однако в той же мере, в какой доволен был своим врачом великий князь Владимирский, был гневен на своего врача хан Золотой орды.

Наедине, в спальном шатре своем, разъяренный хан схватил теленгута за его льняную бородку лопаточкой и рванул ее книзу.

– Ты лжец и самозванец!.. Ты бессильный и невежественный обманщик! – кричал он. – Ты говорил, что он через месяц не сможет сесть на коня! А вчера ему привели еще не знающего подков скакуна, и Александр-князь своею рукою укротил его!.. Я прогоню тебя!.. Я пастухом овец тебя сделаю!..

Голова теленгута моталась из стороны в сторону, вослед ханской руки.

Отпущенный, он горько восплакался.

– Хан! – говорил старый отравитель. – Я не обманывал тебя! Я видел сам, уже болезнь показала ему лицо свое… Но разве есть трава, против которой не было бы другой травы? Разве есть яды, на которые природа и мудрость медика не нашли бы противоядия?.. Его спасли. Возле него есть умудренный в нашей науке человек. Дозволь мне испытать еще одно средство…

Готовый к верховой вечерней прогулке перед сном и уже натянув длинные, вишневого цвета, ездовые кожаные перчатки с раструбом, Александр стоял перед серебряным полированным зеркалом, что держал перед ним отрок, и поправлял надетую слегка набекрень невысокую шапку с бобровым околышем и плоским верхом из котика.

Вошел Настасьин, обычно сопровождавший его на прогулках.

– Сейчас иду, – сказал Александр, думая, что его юный доктор пришел напомнить, что кони заседланы.

– Государь, – сказал Настасьин, – там опять у тебя двое ждут… бояр ихних!..

Невский выругался с досады:

– А пес бы их ел совсем! Покоя нету от них!.. Уже и на ночь глядя приходить стали!..

Он отложил выезд и проследовал в свой приемный шатер. Войдя, он не вдруг при слабом свете свечей рассмотрел, кто перед ним. Двое людей, один – огромного роста, другой – маленький, в больших татарских шапках и в стеганых тангутских халатах, поднялись при его появленье.

Он, слегка поклонясь, приветствовал их по-татарски, именуя князьями и прося их почтить его жилище гостьбою и приятием трапезы. И только тогда рассмотрел их: это были Альфред фон Штумпенхаузен и сэр Джон-Урдюй-Пэта.

На мгновенье оторопевший Невский поднял правую руку, как бы запрещая им садиться.

– О нет! – воскликнул он. – Для холуев ордынских у меня – там вон, возле поварни, корыто для объедков!.. Туда прошу!..

Александр слегка отступил в сторону и рукою в перчатке показал на дверь.

– И ряженых я тоже не звал – не масленая неделя!.. Ну? – нетерпеливо вскричал он. – Вон отсюда!..

Штумпенхаузен мигом очутился у двери.

Рыжий гигант остался на месте.

– Меня не испугаешь, князь, – сказал он. – Я – Пэта!.. Ты радуешься, что ханский сапог не наступил на твой затылок, на твою русскую выю… Напрасно!.. Из ханской кладовой принесена уже добрая тетива, и, быть может, завтра же тебя удавят. Дай пройти!..

Джон-Урдюй толкнул князя кулаком в плечо.

– Ах ты, Иуда!.. паршивец!.. наемная собака татарская! – во весь голос заорал князь, уже не помня себя.

И рукою, от одного удара которой оседали на задние ноги могучие степные кони, Александр швырнул рыжего исполина на колени перед собой, скинул перчатку и, голой рукой взяв тамплиера за горло, сломал ему гортанные хрящи.

– Ну вот, – с тяжелым дыханьем сказал он, – и без тетивы!

Кровь пошатывала его!.. Он вышел из шатра. Вороной конь рвал копытами землю… Александр вскочил в седло и принял повод.

– В шатер не допускать никого! Я скоро буду здесь! – приказал он.

Невский сам решил уведомить ханского букаула, что проникший в его шатер рыцарь Пэта, посмевший оскорбить его, убит им на месте…

Тоскливый посвист ветра… Черная холодная степь… Кибитки, озаренные луной. Лай собак. Александр поднял голову, взглянул на небо. Вспомнились Переславль, Новгород, Дубравка… «Боже мой, как далеко все это… словно бы из темного колодца гляжу!..»