Эркман-Шатриан - Рекрут Великой армии

Через город часто проходили полки. Солдаты, покрытые пылью или грязью, шли быстрым шагом с ранцами за спиной и свободно болтающимися ружьями на плече. Дядюшка Мельхиор, наблюдая за ними, спрашивал меня:

— Как ты думаешь, Жозеф, сколько их прошло тут после 1804 года [2] Год провозглашения Наполеона императором Франции. ?

— Не знаю, дядя Гульден. Думаю, не меньше четырех или пяти сот тысяч…

— Да… не меньше! А сколько из них вернулось обратно?

Я понимал, куда он клонит, и отвечал ему:

— Может быть, они возвращаются другой дорогой, через Майнц… Наверное, так!

Старик качал головой и говорил:

— Те, кто не вернулся этой дорогой, умерли. Если Бог не сжалится над нами, то погибнут еще сотни и сотни тысяч, потому что наш император любит только войну. Ради славы он пролил уже больше крови, чем наша великая революция, боровшаяся за права человека.

Мы снова принимались за работу. Замечания дядюшки Мельхиора наводили на тревожные размышления. Я боялся, как бы и меня не забрали в солдаты. Правда, я немного хромал на левую ногу, но сколько подобных мне попали на призыв! От этих дум я становился печальным.

Я боялся попасть на призыв не только потому, что не любил войны, но также и оттого, что собирался жениться на моей двоюродной сестре, Катрин.

Редко можно встретить девушку, более веселую и цветущую. Она была белокурой, с прекрасными голубыми глазами, розовыми щеками и молочно-белыми зубами. Ей было почти восемнадцать лет, мне — девятнадцать. Мы выросли почти вместе.

Каждое воскресенье с утра я приходил к Катрин и проводил с ней весь день. Тетя Маргредель, по-видимому, была очень довольна моими визитами.

По праздникам я провожал Катрин в церковь, а во время гуляний мы ходили с ней под руку, и она танцевала только со мной одним. Все знали, что мы скоро повенчаемся. Если бы мне пришлось идти на войну, все бы погибло. Я хотел быть еще более хромым, лишь бы не попасть в рекруты. Иной раз я подумывал даже о бегстве.

Мои опасения особенно возросли в 1812 году, когда началась война с русскими. С февраля до конца мая мимо нас ежедневно проходили полки за полками: драгуны, кирасиры, карабинеры, гусары, уланы, артиллерия, санитары, обоз и т. д. Бесконечная живая река текла перед нами.

10 мая 1812 года, рано поутру раздались выстрелы арсенальной пушки, приветствовавшей императора. Я спал, когда послышался первый выстрел и задребезжали стекла моего окошка. Дядюшка Гульден со свечой в руках открыл мою дверь и сказал:

— Вставай! Он приехал.

Мы распахнули окно. Во мраке ночи я увидел сотню быстро мчавшихся драгун; многие из них были с факелами. Они скакали со страшным шумом. Свет факелов змеился по стенам домов. Со всех перекрестков раздавались крики:

— Да здравствует император!

Лошадь одного из драгун споткнулась о тумбу. Драгун грохнулся оземь, раскинув руки и ноги, его каска полетела в канаву. В этот момент из коляски высунулось большое бледное лицо с прядью волос на лбу — то был Наполеон. Он взглянул на упавшего драгуна, протянул руку и резко сказал несколько слов. Офицер, скакавший около окна кареты, нагнулся, чтобы ответить императору. Наполеон сделал жест рукой. Карета завернула за угол среди несмолкавших криков и пушечной стрельбы.

Вот и все, что я видел.

Император не остановился в Пфальцбурге. Когда шум стих и стража, стоявшая у пограничных ворот подняла мост, часовщик спросил меня:

— Ты видел его?

— Да, дядя Гульден.

— Этот человек держит в своих руках жизнь всех нас. Ему стоит дунуть, и нам будет крышка! Дай бог, чтобы он не стал дурным человеком, а то вернутся назад жестокие времена диких народов и нашествия турок.

Было уже три часа ночи. Мы улеглись спать. Безмолвная тишина, сменившая шум и грохот, казалась мне какой-то странной. До самого утра я мечтал об императоре и вспоминал разбившегося драгуна.

После этого дня и вплоть до конца сентября в церквях часто служили молебны, а арсенальная пушка палила. Услышав выстрелы, Гульден обыкновенно говорил:

— Эге, Жозеф! Еще победа! Пятьдесят тысяч человек убито, взято двадцать пять знамен и сотня орудий… Все обстоит благополучно!.. Остается только сделать новый набор, чтобы пополнить потери!

Я в тревоге спрашивал его:

— Как вы думаете, дядюшка Гульден, будут брать и хромых?

— Нет, нет, не бойся этого, — отвечал он. — Ты ведь на самом деле не годен для военной службы. Мы все это уладим. Работай себе и не беспокойся.