— Почему? — резко спросил нотариус.
— Потому что члены городского совета решили сжигать дома зачумленных и даже целые кварталы… Позавчера они сожгли Ля-Туретт. Вчера больше тридцати домов на площади Ланш, и я слышал, что сегодня они возьмутся за Плэн-Сен-Мишель, где эпидемия произвела ужасные опустошения!
— Это же в двух шагах отсюда! — ужаснулся капитан.
— Ну да, — вздохнул клирик. — К тому же я слышал разговор о нашей площади. Согласно докладу полиции, вас всех считают погибшими, и я думаю, что через два или три дня вы увидите хворост и факелы.
— Тогда мы выйдем, — сказал нотариус, — и они ничего не сожгут.
— Это верно, — пожал плечами клирик. — Они не настолько жестоки, чтобы сжигать здоровых людей. Но для начала у вас отнимут всю еду, потому что за нехватками следует голод, и власти конфискуют все запасы. Потом мужчин обяжут работать вместе с каторжниками, чтобы хоронить тысячи разлагающихся трупов. У вас будет крюк, капюшон, перчатки, а чтобы вас утешить, вас станут звать «воронами». Правда, через неделю у вас больше не останется никаких забот, потому что вы сами исчезнете под пустулами и бубонами, а бродячие собаки будут драться за ваши останки. Вот судьба, которая ждет вас, если вы будете настолько глупы, чтобы остаться здесь.
Он не закончил говорить, а женщины уже плакали, сжимая детей в своих объятиях; мужчины стояли неподвижно, беспомощные, как камни, а старики переглядывались с глупым видом.
Первым заговорил капитан.
— Этот юноша прав, — сказал он. — Остается лишь поскорей убраться.
— Вот что мы должны были сделать с самого начала, — пробормотал нотариус. — Я мог бы удалиться в мой домик в Эксе…
— Чума уже там, — сказал клирик. — Нужно было сразу закрывать школы, суды и церкви…
— Тогда, — воскликнул капитан, — есть только одно средство: найти корабль и уплыть на Корсику.
— Мой дорогой капитан, — сказал Панкрас, — это было бы идеальным решением. Но где вы возьмете корабль?
Капитан сделал неопределенный жест, покачал головой и замолчал.
Гарен-Молодой, пекарь и мясник по очереди принялись делать неразумные предложения, как это бывает в безнадежных ситуациях…
Господин Панкрас, никогда не терявший хладнокровия, размышлял.
— Самое простое, — сказал он, — уехать к холмам. Сначала мы отправимся в деревню Аллош, где у меня есть родственник… Если зараза добралась и туда, мы поедем дальше… Честно говоря, я боюсь, как бы деревни не были уже заражены… Нам останутся холмы. Возможно, мы найдем убежище в каком-нибудь гроте, на склоне уединенной лощины, где никто не станет искать нас.
— Но что же мы будем есть? — спросил клирик.
— У нас еще есть большие запасы. К тому же у нас остались четыре лошади и два мула…
— Эти животные очень худые, — сказал мясник.
— Речь пока не о том, чтобы съесть их, а о том, чтобы запрячь их в повозки и экипажи, чтобы перевезти наш провиант. Мы дадим им все оставшееся у нас сено и последний мешок овса. В течение дня мы подготовим наш груз и около полуночи уедем.
— Как вы уедете? — пожал плечами клирик. — Вы думаете, что можно вот так просто взять и уехать? Едва лишь увидят ваши нагруженные повозки, на вас тут же нападут вооруженные банды, которые бродят по городу в поисках любой пищи и грабят погреба в домах зачумленных.
— В полночь? — спросил нотариус.
— Особенно по ночам, — ответил клирик.
— У нас есть двадцать три ружья, — сказал Гарен, — тридцать пистолетов и больше ста ливров пороха.
— При первом ружейном выстреле другие банды прибегут им на помощь. Кроме того, на каждом выезде из города стоят караулы, чтобы зараза не распространилась по всей стране…
— Но что же делать? — воскликнул бакалейщик, растерявшись от страха.
— Выбираться по одному, — сказал клирик, — унося немного еды, спрятав ее под одеждой, и потом каждый сам по себе.
— А женщины? — спросил Панкрас.
— А дети? — резко сказал мэтр Пассакай.
— Вы хотите бросить детей?
Женщины перешептывались.
Клирик развел руками, закрыл глаза, пожал плечами, но так больше ничего не сказал.
Долгое молчание прервал господин Панкрас, сказавший:
— Пройдите в мой кабинет.
Он увел нотариуса, клирика, оружейника и капитана.
***
Как только они ушли, женщины стали говорить, что этот клирик всегда хотел привлечь к себе внимание, что, разумеется, никакой чумы у него не было, и что он, вероятно, провел два месяца у любовницы, которая в конце концов выставила его за дверь. Его обвинили в том, что он всегда насмехался, что у него дурные наклонности. В заключение многие заявили, что нет никаких причин для бегства, и что самым мудрым было бы ждать, как они это делали до сих пор.
Читать дальше