Нина Молева - Граф Платон Зубов

— Еще бы не читал. Кажется, наизусть заучил.

— Так объясни, Бога ради, в чем у них дело? Короля-то они никак сохранили. А к чему он им теперь, если без власти?

— Тут, друже, такая заковыка у них получилась. Король — это как бы представитель всей нации. Власть у него исполнительная, но действовать он может только через министров, а те, в свою очередь, не ему подчинены, а собранию.

— Головоломка, ничего не скажешь. А прок-то от таких выкрутасов какой?

— Да еще не все это выкрутасы. Король имеет наследственную власть, а все другие власти выборные. Министров он назначает, а те править по-настоящему ничем не могут, потому что нет у них от них одних зависимых чиновников. Выборными-то как распорядишься?

— И страну они вроде как по-новому разделили.

— По-новому — на 83 департамента. И в каждом департаменте своя администрация избирается, даже мировые судьи. Оно и выходит, что центральная власть им вовсе не нужна.

— Так уж тут, друже, по моему разумению, порядка ждать не приходится. Каждый свой интерес соблюдать потщится. А на месте у него и корни поглубже, и ветки с другими деревьями сплетены пошире, пораскидистее.

— Если только на совесть человеческую да на разум положиться.

— Ой ли, друже! Такие сказки ты братцу своему Василью Васильевичу оставь. Он пиит, ему сочинительство к лицу, а тебе-то, человеку здравомыслящему, негоже.

— Сам чувствую, недомыслили французы. С духовенством тоже неладно у них получилось. Собственность у церкви, как и у короля, отобрали, десятину церковную отменили, священников на казенное жалованье перевели. Со всем те согласились, а как до выборов дело дошло, восстали.

— Каких выборов? Священников?

— То-то и оно — чтобы их тоже население выбирало. И приходских, и отдельно даже епископов. Вероисповедания все в правах сравняли. Вот из прихожан одни на все согласились, другие вместе с пастырями своими духовными в раскол ушли. Что наши староверы с Никоном.

— И кто же все это в жизнь проводить стал? Учредительное собрание, как только король Конституцию подписал, распустили, сколько понимаю.

— Распустили. А вместо него Законодательное собрание ввели, в которое одних новых людей набрали. Только от них, сам понимаешь, прок невелик: ни тебе опыта, ни умения. На словах, может, одно и то же исповедуют, а как за дело взяться, не знают и знать не могут. Иными словами, в эмпиреях летают. Да и где ты на местах стольких единомышленников отыщешь. Охотников власть захватить множество, а на общее дело потрудить — таких нет.

— Больше всего меня избирательный ценз смущает. Ведь это едва не половина народа власти никакой получить не сможет. Сколько кто налогов платит! Так это же государство для одних богатых получается. Неужто этого никто не уразумел?

— Да, без денег у них получилось ни-ни. А тут еще учредительное собрание для покрытия государственного долга почло за благо секуляризированные церковные владения распродать. Те же буржуа их и порасхватали. Выходит, еще богаче стали.

— Нескладно, куда как нескладно.

— А оттого и нескладно, что гладко было на бумаге, да забыли про овраги. С народа начинать надо было — они же с денег начали. И то еще посуди. Всех в правах на словах сравняли, всех обязали гражданами называть. Положим, цехи тоже отменили, свободу промышленности объявили, а какие-нибудь новые корпорации организовывать запретили.

— Выходит, чья власть, то и право.

— Видно, так уж в нашем грешном мире положено.

Петербург. Зимний дворец. Кабинет императрицы. Екатерина II, П. А. Зубов, А. В. Храповицкий.

— Ваше величество, неужели опять вместо того чтобы заниматься подлинно государственными проектами, вы собираетесь возиться с вашими мартинистами! Мне кажется, вам изменяет чувство масштаба.

— Все не так просто, мой друг. Ты не угадываешь в их действиях отголоски парижских событий? А ведь они несомненно есть. И нам надо как можно скорее уничтожить ту почву, на которой эти семена зла могли бы расцвести.

— Почва в виде одного загнанного в нищую деревушку поручика?

— Ты напрасно так легкомысленно отмахиваешься от Новикова. Его влияние по-настоящему велико. Он производит брожение в умах простонародья, а это само по себе крайне опасно.

— Тогда в чем же дело? Арестуйте вашего отставного поручика. Казните его, наконец. Спрячьте в крепость, но кончайте же эту возню. Ваши обыски в московских книжных лавках наделали далеко не так много шума, а главное — не нагнали на москвичей благодетельного с вашей точки зрения страха. Советник Московской уголовной палаты ко всеобщему стыду не обнаружил в Богом забытой деревеньке никакой типографии, хотя вы на это и рассчитывали. Тогда им следовало захватить эту типографию с собой. Надо же действовать быстро и решительно, а не через час по чайной ложке. Этим можно только рассмешить и свой двор, и всю Европу. Откуда у вас, ваше величество, такая привязанность к этому Новикову?