Нина Молева - Граф Платон Зубов

— На которую? Из того цветника, который всегда расцветал вокруг любезного и смеющегося государя?

— Вы уходите от ответа, Екатерина Ивановна! А ведь эта девица не могла не вселить тревогу и в ваше сердце.

— Государыня, я, право…

— Вы боитесь. Что же, я сделаю первый шаг, как он мне ни тяжел. Я имею в виду Анну Петровну Лопухину.

— Ах, эту…

— Значит, вы все же обратили на нее внимание. Не могли не обратить. Государь явно выделял ее среди всех остальных, не думал совершенно о толках, которые не могли не возникнуть. Сколько раз танцевал с ней, хотя ни вашим изяществом, ни вашей ловкостью она не отличается.

— Вы льстите мне, государыня…

— Вы не можете остановиться, Екатерина Ивановна, но вам придется это сделать. Государь решил перевезти в Петербург все это семейство.

— Я ничего не знала об этом.

— Как видите, император умеет быть скрытным даже в отношении таких старых проверенных друзей, как вы.

— И девица согласилась?

— О да. Сейчас идет настоящий торг о том, какие награды и должности получит ее родитель, чтобы утвердиться в Петербурге.

— Мой Боже…

— Кажется, щедрость императора способна удовлетворить потребности этого ничтожества. Зато там есть мачеха, которая хочет обеспечить особые привилегии.

— Привилегии мачехи?

— Нет, конечно, — ее аманта, который также должен быть перемещен в Петербург на соответствующую должность и оклад.

— И государь знает об этом?

— Еще бы! Не только знает, но постоянно торопит своих исполнителей с окончанием торга. Ему не терпится, как видно, увидеть новую придворную даму. В лице Анны Петровны, конечно. Мне трудно признаться в этом и притом именно вам, но я в отчаянии. Я в полном отчаянии. И если бы вы знали все подробности, как семейство Лопухиных готовится к своем новому положению при дворе. Это так ужасно, так оскорбительно!

— Ваше императорское величество! Государыня! Но что здесь могла бы сделать я? Что? Скажите мне!

— Плещеев говорит — вы же знаете, мне не на кого больше положиться, кроме собственного секретаря, — что вы могли бы обратиться к былому времени, к тем добрым чувствам, которые государь столько лет питал к вам, напомнить ему о них, постараться отвлечь его внимание от Лопухиных, показать весь их дурной тон, жадность, своекорыстие. Вы бы могли…

— О государыня, вы сказали «столько лет», но ведь эти долгие годы скорее всего и обратились против былых добрых отношений. Старые вещи надоедают, государыня, что же говорить о чувствах!

— Но вы всегда были так преданы государю.

— Надеюсь, в этом никто не мог усомниться.

— Конечно, нет. Но вообразите себе: Лопухины уже собрали все вещи и мебель. Они даже подняли Иверскую икону.

— Иверскую Божью Матерь? Но почему?

— Чтобы отслужить дома напутственный молебен и перенести Владычицу через лежащую Анну Петровну. На счастье.

— И неужели вы думаете, государыня, что мои жалкие усилия могут чему-нибудь помочь? Боже мой! Боже мой… Теперь я понимаю, почему мои ходатайства за самых достойных людей стали безрезультатными.

— Вы за кого-то хлопотали?

— Всего лишь за художника Левицкого, чтобы вернуть его в Академию.

— И все равно, Екатерина Ивановна, я умоляю вас — действуйте, хоть как угодно, но действуйте!

Павел I — Е. И. Нелидовой.

Связи, существующие между нами, их свойство, история этих отношений, их развитие, наконец, обстоятельства, при которых и вы, и я провели нашу жизнь, все это имеет нечто столь особенное, что мне невозможно упустить всё это из моей памяти, из моего внимания в особенности же в будущем…

Петербург. Васильевский остров. Дом Д. Г. Левицкого. Н. А. Львов, Д. Г. Левицкий.

— На этот раз, Дмитрий Григорьевич, я к вам с вестию в высшей степени приятною. Сами убедитесь, что новая организация Академии еще принесет свои плоды.

— Этим плодом, Николай Александрович, по крайней мере будет то, что вы лишний раз загляните в мою келью.

— И полюбуюсь плодами кисти вашей, дорогой друг. Но все же прежде всего новости.

— Их даже много?

— Вообразите! Первая — что вице-президентом назначен Василий Иванович Баженов.

— Невероятно! После всего, что пришлось ему претерпеть и с московским Кремлевским дворцом, и с Царицыном. Впрочем, последнего творения его я не видел, но слышал самые восторженные отклики.

— И притом вполне справедливые. Такими зодчими Россия должна была только гордиться. И вот теперь справедливость восторжествовала. Может статься, не всем из профессоров академических придется сие назначение по вкусу: слишком независим нравом Василий Иванович. Но воля императора заставит примириться с просвещенным руководством сего гения.