Может быть, еще и потому, ослепленный любовью, не заметил он на этом веселом и блестящем балу, как тихонько подошел Александр Иванович Шувалов к канцлеру Бестужеву, как что-то резко и требовательно говорил, грозил, обещал. И не знал о разговоре, который состоялся в кружке близких к Елизавете людей. Бестужев как бы невзначай заикнулся о том, что место посланника в Дании пустует уже давно, а он получил сведения, что непременно там нужно русское присутствие, да не просто присутствие, а человека молодого, умного, образованного, способного понравиться датскому двору, чтобы не возникли осложнения из-за Шлезвига, давней и завистливой мечты Петра, наследника русского престола. Елизавету все эти волнения никак не тревожили, но она лениво процедила:
— Что ж, нет, что ли, русского, да такого, как надо?
И опять Бестужев рассыпался в похвалах будущему посланнику, расписывая, каким должен быть, а такого найти сложно, и потому — быть еще и войне.
Императрица прервала нетерпеливо:
— Да говори, кто надобен?
— Вот если бы Панина Никиту… — Бестужев прищурился и, не давая императрице опомниться, опять рассыпался в похвалах:
— Вот и Иван Иванович скажет, что всем взял — и хорош собой, и спокоен, и степенен, и слова лишнего не обмолвит…
И юркий Иван Шувалов подхватил:
— Не люблю я его, да что сказать, всем хорош, всем взял…
Елизавета вспомнила взгляд Панина, его любовь и трепещущую покорность, но юное личико Ивана сияло перед ней, и взгляд Панина потускнел. Да и что такое взгляд?
— Срочно, матушка, назавтра уж и в дороге быть, дела такие, что медлить — поражению подобно…
Она поглядела на того и другого, поглядела на нарочито невозмутимое лицо старшего Шувалова, погрозила им пальцем и сказала лукаво:
— Поняла я, поняла, да уж пусть будет по-вашему…
Поняла императрица всю тонкость интриги, но сил и желания бороться с любимцами у нее не было — слишком много натанцевалась в этот вечер, и поневоле согласилась с креатурой [4] Креатура — ставленник влиятельного лица, послушный исполнитель воли своего покровителя.
Бестужева.
Еще не рассвело, а уж посланец застучал в двери квартиры Панина, выдал ему бумаги и деньги, распорядился запрягать, быстро собравшись.
Панин был изумлен, встревожен, хотел доложить о себе императрице, но она не приняла его, ограничившись указанием: пусть поспешает в Данию…
Тем же утром он выехал в путь, едва собрав все необходимое в спешке и смятении, досадуя и страдая. И понял, как ловко провели его Шуваловы, поогорчался из-за предательства своего старого друга и покровителя Бестужева и с тяжелым сердцем лежал на теплых перинах огромного тарантаса, выделенного из царских конюшен с шестеркой превосходных лошадей, и, ничего не видя, думал горькую думу и все вспоминал о том, что назначила она ему свидание в царской опочивальне, а отправила за тридевять земель.
И впервые усомнился в ее искренности и преданности верных людей. Впрочем, чего он ждал? Два-три любезных слова, два-три огненных взгляда — что все это значило в ее жизни, полной таких приключений, которые и не снились ему, простому юнкеру, прослужившему от капрала до камер-юнкера, вознесшего на своих плечах дочь чухонской прачки к вершинам трона. Он обозлился и стал с упоением вспоминать, какими неудачными были все устремления Екатерины Первой, матери Елизаветы, выдать дочку замуж…
Родилась она в девятом году XVIII столетия, и Петр Великий тогда еще не был обвенчан с Екатериной. Он тогда еще и не думал превращать связь с ливонской прачкой в разумный и счастливый брак и возвращался со славного полтавского боя с целым обозом шведских пленников. Часть их навсегда осталась в России, встретив здесь любезное и бескорыстное отношение, часть вернулась домой, затаив в душе идею реванша за жестокое и кровавое поражение в Полтавской битве.
Долгое время спустя Петр, потеряв после пыток и кровавых преследований единственного сына от первого брака Алексея, решил обвенчаться с Екатериной и узаконить своих дочерей. Он намеревался оставить трон своей жене, потому и составил тот злополучный акт, по которому наследник престола выбирался по желанию императора. Акт этот от двадцатого года имел для страны самые злосчастные последствия. Один за другим следовали кровавые и бескровные перевороты, на российский трон усаживались те, кто посмелее да побойчее, да честолюбивее. В европейских странах давно следовали обычаю — наследником был старший сын владетеля, и наследие не дробилось больше со времен Каролингов [5] Каролинги — королевская и императорская династия во Франкском государстве. Название «Каролинги» — по имени Карла Великого.
, когда вызывало междоусобные войны. Решившись изменить по своему желанию давний обычай русской старины, Петр и вызвал множество потрясений, пронизавших весь XVIII век. И только правнук Петра Павел узаконил заново старый обычай.
Читать дальше