Зинаида Чиркова - Граф Никита Панин

Никита Иванович смотрел на царицу, и взгляд его, обрати кто-нибудь на него сейчас внимание, поражал тоской и любовью. Но никому и в голову не приходило посмотреть на Никиту Ивановича — все молча и благоговейно впивались взглядами в удивительную красавицу, русскую царицу, никогда не носившую париков по придворной моде, потому что волосы ее были того знаменитого рыжеватого оттенка, что блестели, как золотые, и собранные в затейливую прическу с маленькой короной, искусно задрапированной в них, озаряли ее лицо блеском.

Она приостановилась на мгновение в дверях, быстрым и хозяйским взглядом окинула парадную залу, едва не зажмурившись от сияния золота и драгоценных камней, высоко вскинула голову и властно и громко начала свою речь на выходе.

И тут только все заметили, что по сторонам огромных фижм держала она за тонкие худые ручки двух девочек. Только тут увидели все их нарядные платьица, русые у одной, и черные, как вороново крыло, распущенные волосы у другой, а те, что протеснились назад, — и маленькие белые крылышки за их спинами. Так было принято — пока девушка не стала совершеннолетней, она носила за спиной маленькие белоснежные крылышки как символ чистоты и невинности. И только в день совершеннолетия крылышки обрезали, и девочка становилась женщиной… Такой вот обычай.

Но Никита Иванович и теперь не заметил девочек, он стоял и смотрел на Елизавету, и ничего ему не нужно было, только стоять и смотреть на нее. Она затмила собою все…

— Сегодня я хочу представить вам, господа, — раздался звучный, чистый голос Елизаветы, — новых жительниц нашего дворца. Это Маша и Анна Вейдель. Их отец героически погиб у Рейна, мать умерла по дороге сюда, и Небесная царица обещала двум этим сироткам свое покровительство. Так неужели же я, земная царица, окажусь недостойна милости царицы Небесной? Я, земная царица, должна выполнить обет Пресвятой Матери Богородицы — я стану этим двум сиротам вместо матери.

Она остановилась на мгновение, передохнула. В зале стояла мертвая тишина. Придворные замерли в изумлении.

— Жалую их во фрейлины императорского двора, а на новоселье дарю хлеб-соль…

С этими словами она сняла бирюзовое ожерелье, усыпанное по краям бриллиантами, и бросила его на поднос, услужливо подставленный степенным слугой в белых перчатках и белых чулках…

Шум и гомон поднялся в зале. Придворные окружили царицу, бросали на поднос драгоценности и деньги. Никита Иванович наблюдал за этой шумной толпой, стремящейся не столько одарить сироток, сколько обратить внимание императрицы.

Когда толпа несколько рассеялась, и он подошел к детям. Он знал об этой церемонии уже давно, Елизавета не утерпела и рассказала ему, какой сюрприз она хочет преподнести своим придворным, и потому приготовил хлеб-соль на свой лад. Еще в пору жительства в Пернове, где отец его был комендантом, он подбирал на берегу моря выброшенные волной желтые камешки смолы, иногда с вкрапленными в них застывшими мушками. Камень был недорогой, его собирали жители прибрежных районов и выделывали разные безделушки. Такой вот янтарный крестик изготовил и сам Никита Иванович. Яркая янтарная смола заплавила и сохранила почти в полной неприкосновенности попавшую на нее мушку, и она оказалась в самом центре крестика. Тонкая золотая цепочка поддерживала крест, и этот подарок, изготовленный своими руками, он подарил матери, а когда она умерла, хранил его в память о ней. Такую же брошь из янтаря он сделал в то время. Он многое умел своими руками. И вот теперь эти подарки пойдут бедным девочкам.

Он не бросил на поднос свои подношения, а осторожно надел крестик на шейку младшей — шестилетней Маши, а брошь сам приколол к белому платью Ани.

Подарки так и засверкали на чистых белых платьицах девочек.

— Умеешь ты, Никита Иванович, делать подарки, — одобрительно сказала Елизавета.

— Я выточил их сам, — с гордостью отозвался Никита Иванович.

— Ты как мой отец, — с грустью покачала головой Елизавета, — он тоже многое умел, а уж из дерева такие вытачивал сюрпризы…

— Русский человек талантлив, умеет и знает много…

— А вот посмотрим, умеешь ли ты, как француз, танцевать, — весело запротестовала Елизавета, — первый танец за тобой…

Загремела музыка, Никита Иванович взял под руку императрицу и вывел ее на середину залы. Высокая, легкая пара понеслась по кругу. Никита Иванович держал руку Елизаветы и не уставал поражаться ее легкости и изяществу в танце. Быстрая, неутомимая, она кружилась и грациозно выделывала все па танца, и никто бы не сказал, что этой женщине уже тридцать восемь, что тяжелая одежда тянет ее книзу, что ноги ее уже устали от тесных облегающих башмачков на высоких каблуках. Ни малейшего признака усталости, одышки — танцы были ее любимым развлечением.