Зинаида Чиркова - Граф Никита Панин

Вот уж не везло Елизавете с женихами.

Другая ветвь царствующего дома взяла верх — потомство царя Ивана, брата Петра Великого, призвали бояре править Россией.

Так и осталась Елизавета без короны и мужа, на долгие годы заперлась в Александровской слободе, испытывая презрительное отношение со стороны Анны Иоанновны и регента Бирона. Ее редко приглашали на придворные куртаги [6] Куртаг — выход при дворе, приемный день. и балы, праздники и крестины, и она опускалась все ниже и ниже. Ее окружение составляли гвардейские солдаты, дурная молва расходилась о ней по всему Петербургу. Однако, бывая при дворе, она держалась достойно, серьезно и грустно, выкраивая каждую копейку на простенькое тафтяное белое платьице или на скромные башмаки, не украшенные даже бантами.

В Александровской слободе она сблизилась с прапорщиком Шубиным, а потом с Алексеем Разумовским, крестьянином, не имевшим за собой ничего, кроме высокого роста да красивого голоса, потом были Шуваловы, старший и младший… Много чего изведала и испытала Елизавета, пока волею Господа и своих воздыхателей-гренадеров не стала русской царицей…

Никита Иванович мчался в роскошном тарантасе, лежа на мягких перинах, укрываясь бархатным на меху одеялом и размышляя обо всем этом с горечью и скорбью. Много превратностей перенесла Елизавета, и ей было естественно не поверить в крепкую, верную и такую безнадежную любовь. Он знал, как обирали ее фавориты, как беззастенчиво прикарманивали поместья, чины, ордена Шуваловы, всем жаловавшиеся на свою бедность, плакавшиеся любому в жилетку — знали, все донесут матушке-императрице, и она снова и снова одарит их и деньгами, и крепостными, увешает орденами и подарками — добра и щедра была Елизавета.

Угораздило же его, бедного гвардейского офицера, влюбиться в это сияние славы, в это солнце, которое светило всем. Он всегда видел ее без всяких регалий, он видел в ней просто красивую, много страдавшую женщину, умную, ласковую, добрую. Недаром же она запретила смертную казнь, и ни одна голова не слетела с плеч в ее время, как слетали головы при ее батюшке. Веселье, танцы, остроумие сочетала она с великой набожностью и русская наполовину, образованная и говорившая почти на всех языках Европы, с великой охотой слушала русские сказки и из них черпала для себя многое. Недаром в ее дворце всегда в изобилии водились сказочницы, знавшие все на свете. Она была просто русская баба, на которых всегда держалась и держится Россия…

Он и грустил, и порицал ее, и любил все равно, и никак не мог отогнать от себя светлый ее образ.

В пути пришлось ему остановиться. Курьер догнал его, вручил длинное послание-наставление от Бестужева, записку от Елизаветы и бриллиантовый ключ — Елизавета подарила его чином камергера…

Хоть и отослала Елизавета под давлением своих фаворитов Панина в Данию, а не раз потом жалела об этом. Она уже привыкла встречать в толпе разряженных приближенных доброе, спокойное, ясное лицо Никиты Ивановича, знала его бескорыстную и стойкую любовь, умела различить его искренность и правдивость, его взгляд, исполненный всегдашнего восторга и преданности. Его советы иногда повергали ее в изумление, но она твердо знала, что даже ради монаршего блеска не поступится Никита Иванович истиной, правдой и справедливостью. Вообще о семье Паниных нигде не слышала она худого слова, даже злоречивые придворные сплетники не могли найти в жизни всех Паниных пятен своекорыстия и злобы. Она вспоминала самую давнюю историю молодого, гордого Петра Панина, младшего брата Никиты, о котором ходили при дворе легенды. Петр Панин был тремя годами моложе Никиты и детство свое провел с братом в Пернове, куда отец их был назначен комендантом еще при Петре Великом. Но с воцарением Анны Иоанновны жил он постоянно в семье своей старшей сестры Александры Ивановны, выданной замуж за обер-шталмейстера князя Александра Борисовича Куракина. Однако это обстоятельство — близость ко двору, привычка к придворным интригам не помешала ему остаться честным, искренним и гордым. Четырнадцати лет поступил он на службу в лейб-гвардейский Измайловский полк, хотя отец и забрал его потом в отпуск… Отец же и ходатайствовал за сына о чине ему капрала. Молодому отпрыску знатного, хотя и небогатого семейства оказана была эта милость.

Петр вспыхнул и написал отцу сердитое и гордое письмо, в котором были и такие строки: «Этим производством в капралы отец ввергает его в стыд и презрение подчиненных его чину, что он звания своего меньше еще знает, нежели они, и что он будет их учеником, а не они будут его учениками».