Александр Кравчук - Нерон

Клавдия спасло от гибели только то, что его считали непрактичным и совершенно безобидным чудаком. Он интересовался лишь историей. Писал о гражданских войнах и начале Римской империи, о Карфагене и загадочном народе этрусков. Эти научные труды служили лучшей защитой для пятидесятилетнего уже мужа. Он вел уединенную, посвященную исследованиям жизнь при дворе, раздираемом преступными интригами, не принимая близко к сердцу того, что в глазах любого раба выглядел посмешищем.

В конце января 41 года Калигулу убили офицеры его личной охраны. На Палатине [1] Императорский дворец Августа и последующих римских властителен находился на Палатинском холме в Риме, между Авентином и Капитолием, южнее Форума. тогда устраивались ежегодные зрелища в память императора Августа. В последний день празднества, 24 января, Калигула с утра присутствовал на представлении. Примерно в час дня он покинул театр, чтобы принять ванну и перекусить во дворце. Впереди шел Клавдий вместе с двумя почтенными сенаторами: Валерием Азиатиком и Марком Винцием. Все трое проследовали по двору к главному зданию, император же, сопровождаемый только одним сенатором, неожиданно свернул к крытому переходу. Там стояли несколько юношей, прибывших из Азии, которые позже должны были выступать в театре. Калигула заговорил с ними. В этот момент трибун преторианцев Херея нанес ему сзади удар мечом. Рана оказалась не смертельной, так как острие соскользнуло с ключицы. Калигула застонал и пробежал более десяти шагов. Ему преградил путь трибун Сабин, пронзивший ему грудь мечом. На лежащего императора набросились несколько десятков заговорщиков. Ему нанесли около тридцати ран.

Если бы Клавдий не вошел во дворец, он разделил бы судьбу племянника. Ведь заговорщики намеревались вырезать всю царствующую семью. Тогдашнюю жену Калигулы схватили минутой позже, когда она рыдала над окровавленным трупом. Один из офицеров всадил ей меч в шею, а ее малолетней дочери размозжил голову о стену.

Но большинство преторианцев вовсе не жаждало возврата республиканского правления, к чему, кажется, склонялись некоторые офицеры и сенаторы. Солдаты, оставленные командирами и не знающие, что предпринять, кружили по всему дворцу. Внезапно один из них (а уже смеркалось) заметил чьи-то ноги, выступающие из-под портьеры на веранде. Он раздвинул ее и, увидев Клавдия, крикнул:

— Да здравствует император!

Девяти тысячам преторианцев в столице никто не посмел перечить. Историк и чудак Клавдий сделался императором.

На протяжении всего царствования он был объектом постоянных насмешек. Действительно, некоторые чисто внешние черты — у него слегка тряслась голова, он припадал на одну ногу, говорил крайне невыразительно — не способствовали укреплению его авторитета. Высмеивались также разные его слабости. Он любил хорошо, часто и обильно поесть; рассказывали, что, когда однажды, председательствуя на суде, он уловил запах яств, приготовляемых где-то поблизости, немедля покинул помещение трибунала и непрошеный явился на затеваемое пиршество. Обычно собирал в широкий круг собеседников, стремясь, чтобы все чувствовали себя свободно, как дома, потому, как утверждали злопыхатели, даже намеревался специальным эдиктом разрешить своим гостям громко испускать газы по своей воле, после того, как узнал, что кто-то занемог, натужно их сдерживая. Император до того увлекался игрой в кости, что не бросал этого занятия даже тогда, когда его несли в лектике; сему предмету Клавдий посвятил специальный труд.

Клавдию как властителю и человеку ставили в вину серьезные злоупотребления. Однако тот, кто беспристрастно наблюдал за ходом основных государственных дел, должен был признать, что со времен Августа империей никогда еще не управляли столь четко и разумно, как именно при Клавдии; при всем том он обладал большими организаторскими способностями, а к своим обязанностям относился всерьез. Знание же истории оказало ему полезную службу, как полезно оно каждому, кто вознамерился посвятить себя политической и общественной деятельности.

Клавдий оставался верен памяти своей матери, Антонии. Он ценил людей, с которыми сжился в ее доме в те времена, когда был еще лицом незначительным и гонимым. Так он относился к вольноотпущенникам. Всех их продвигал по служебной лестнице.

Вольноотпущенники получили постоянный и свободный доступ к императору как члены его «семьи». Правда, обычных почетных государственных постов они не занимали, но контролировали все нити управления империей, сходившиеся во дворце. Властитель сам не в состоянии был охватить разом весь объем проблем колоссальной империи. Он отдавал лишь распоряжения общего порядка. Держали его в курсе дел вольноотпущенники, они же спускали вниз его наказы. Император привлекал их к участию вполне сознательно: вольноотпущенники были преданнее, больше зависели от него, нежели знатные аристократы, сенаторы, сановники. Они и работали с большой отдачей, добросовестнее, нежели эти важные персоны, которые в свою очередь все равно все обязанности спихнули бы на собственных вольноотпущенников или даже на рабов.