Юрий Слезкин - Брусилов

Как норовистый конь, почувствовавший узду, перестает перебирать ногами на месте и подбирается, готовый взять шаг любого аллюра, так и Каледин, услышав властный голос, подобрался, дикие глаза отрезвели, даже левую щеку перестало дергать.

— Выбранное вами решение атаковать Туркестанским корпусом в районе Новоселки — Колки представляется совершенно безопасным — верно! — все так же начальнически, но смягчив тон, продолжает Брусилов. — На этом участке нет немцев. В случае неудачи вы не отрываетесь от пути отступления — верно. Но в случае удачи — результаты атаки ничтожны. Противник отбрасывается на Ковельское направление, усиливая находящиеся там войска. Туркестанскому корпусу, зашедшему по вашему плану правым флангом вперед, придется наступать с боем два перехода, чтобы выйти на Ковельское направление. Ваша атака послужит на пользу только противнику.

Главнокомандующий смолкает. Наступает пауза, достаточная для того, чтобы иметь время задуматься над сказанным, понять причину недовольства высокого начальства и примириться с мыслью о своей вине и недальновидности.

Каледин смотрит на Брусилова трезвым взглядом. Морщины на висках главнокомандующего разглаживаются. Командарм зорко отмечает эту перемену. И начинает говорить Алексей Алексеевич, боевой товарищ, умный, благожелательный человек.

— Приходится играть с шулерами, Алексей Максимович, вместо помощников… Это надо запомнить раз и навсегда. Мы одни… И спросите себя — что вам дороже? Россия или ваше самолюбие? Даже ваши личные успехи? И если дороже Россия, ее, а не ваша победа, ее, а не ваша слава, ее, а не ваша жизнь, — идите на Голгофу и не ропщите… Но не для покорной смерти, а для того, чтобы до конца выполнить свой долг перед Россией. Будьте горды самой высокой гордостью — верьте, что только в вас, в нас — честь нашей родины. Мы не выполним того, что не в силах человеческих… Наша победа не станет победой окончательной. Мы принуждены будем оставить честь окончательной победы над немцем — нашим детям, но мы должны и мы можем вселить в них уверенность, что мы сильнее немца духом и волей и, если даст нам Бог верных народу вождей, мы навсегда осилим тех, кто посягает на нашу землю. Я в это верю и потому делаю свое дело полководца… Я счастлив, да, я счастлив. И вы должны быть счастливы, что наши дела вызвали у противника переполох. Он стягивает на нас свои войска с Северного и с Западного фронтов… С французского фронта! Австрийцы бросили наступление на Италию и перевели на мой фронт все, что только могли… Италия избавилась от нашествия врага. Уменьшился напор на Верден… Вот что могла сделать наша сила!

— Но эта работа на других, а не на нас, — осмеливается заметить Каледин, пытаясь еще сохранить «особое мнение», но уже покоренный. На глазах у него слезы.

— Не будем гадать, дорогой Алексей Максимович, — мягко говорит Брусилов, и в мягкости его голоса звучит снисходительность к этому генералу, как к ребенку. Брусилов знает цену его слезам — надо держать его под уздцы. — Не будем гадать, что бы еще могли мы сделать, если бы нам не мешали. Будем драться и дальше. Не станем скромничать — на нас смотрит вся Россия. Неужто нам с вами плакать на виду у всех?

Семнадцатого июня противник двинул свои силы на Владимир-Волынском направлении, а Каледин понял наконец всю справедливость требований Брусилова. Участок, намеченный Калединым для атаки, оказался слишком удаленным от района нажима противника. Командарм 8-й испросил согласия главнокомандующего разрешить ему избрать для удара участок Колки — Копыли. На это он получил согласие…

На Ковельском и Владимир-Волынском направлениях был сосредоточен 10-й германский корпус, переброшенный с французского фронта. В составе его находилась знаменитая 20-я Брауншвейгская дивизия, получившая наименование «стальной» за операции против французов в Вогезах.

Семнадцатого июня у местечка Киселина удар «стальной» приняла на себя русская «железная» дивизия, отличившаяся у Луцка. Четыре дня немцы вели ураганный огонь по русским солдатам. Четыре дня мрачили небо разрывы, гудела и стонала земля… На третий день боя над немецкими окопами развернулся плакат: «Ваше русское железо не хуже германской стали, а все же мы вас разобьем». — «А ну-ка, попробуй», — ответил немцам русский плакат. И в тот же день «железные» перешли в контратаку…

После сорок второй атаки русское железо переломило немецкую сталь.