Юрий Слезкин - Брусилов

И, сдерживая себя, повторяя себе, что не надо поддаваться обиде, Игорь говорит:

— Разрешите мне, ваше высокопревосходительство, до конца быть откровенным…

— Говорите, — подозрительно насторожившись, отвечает Каледин.

— Простые солдаты вернее угадали причину лихорадки… — «Зачем я говорю это?» — спрашивает себя Игорь, но говорит с еще большей настойчивостью: — У них больше доверия к своему Брусилову. Они твердо знают, что он колебаться не может в своей вере в них. А здесь, среди чинов штаба, среди высшего командования…

— Что-с? — играя скулами, глухо переспрашивает Алексей Максимович.

Зайончковский во все глаза смотрит на капитана, стоящего перед ними неподвижно. Любопытство и ожидание в его глазах и улыбочка готовы уже заиграть на тонких губах. «Однако смел этот брусиловский любимчик!»

— Вам, к сожалению, неизвестно, какая велась переписка в эти дни между штабом фронта и ставкой, как дорого стоило Алексею Алексеевичу отстаивать свои начинания… Я, к сожалению, не уполномочен доложить вашему высокопревосходительству содержание этой переписки… Но по долгу совести должен сказать, что штаб фронта лихорадит не потому, что он не учел всех возможностей или утерял нить управления армиями…

«И этого тоже говорить не надо. Я точно оправдываюсь в чем-то за Алексея Алексеевича, — опережают мысли еще не сказанное, но уже готовое сорваться с языка. — Не в том дело, что они не знают причин, а в том, что они смеют сомневаться!»

— Лихорадит штаб потому, что время не ждет и настоятельно диктует дальнейшее развитие наступательных действий, а ставка и Запфронт ставят нас в положение пассивного выжидания, — одним духом выговаривает Игорь, точно спешит перегнать свои собственные рассудительные мысли. — Исподволь приходится держать армии в непрестанном напряжении. Исподволь! — упрямо повторяет Игорь, и все большая обида закипает в нем. — Вот почему директивы командования производят впечатление противоречивое!.. Командование фронта стремилось и стремится к наступлению. Пускает в ход все средства, чтобы наступление продолжалось и не ослабевало. Знает, что только наступление, и именно наступление в том направлении, в каком оно было намечено, единственно правильно и дает плоды. Но все становится штабу поперек дороги!

Игорь почти выкрикивает эти последние слова и разом обрывает речь. Запал и слова иссякли перед картиной, которая ему самому только что открылась во всей своей неприглядной оголенности. Он недоволен своей неуместной откровенностью. Он пристыжен своей мальчишеской несдержанностью. Ему все становится безразличным, скучным, и голова сразу начинает работать яснее, трезво.

— Но наступление при настоящих обстоятельствах, — говорит он отчетливо, вразумительным тоном, — едва ли выгодно и возможно. На фронте ощущается недостаток не только орудийных, но и ружейных патронов. Последних расходуется в сутки три с половиной миллиона, а отпускается три миллиона…

Игорь вспоминает разговор Брусилова с великим князем и хмурый взгляд, брошенный им на Сергея Михайловича.

— Кроме того, — продолжает Игорь, — надо выждать прибытия укомплектований… Главный штаб задерживает их высылку… и, как вам хорошо должно быть известно, ваше высокопревосходительство, войска получают одну-две пятых того, что им потребно… Но самое главное, — начиная опять горячиться, добавляет Игорь, — то, что мы никак еще не можем добиться прибытия обещанных корпусов с Западного фронта. К седьмому июня выгрузилось только три полка и четыре батареи! Наконец, необходимо закрепиться на фронте на случай натиска превосходящего противника. Неприятельские силы растут. Они прибывают отовсюду — и с запада, и с других наших фронтов.

— Бездействующих фронтов, — согласно кивая лысиной, поддакивает Зайончковский, и улыбка сбегает с его губ. Он теперь сосредоточенно-строг, по-серьезному внимателен.

Чтобы утишить вновь нарастающее волнение, Игорь отчетливо заканчивает:

— Вот какие соображения заставили главное командование согласиться отложить переход в наступление до восемнадцатого июня.

— Да, но и от этого уже отказались! — не удерживается Каледин, и подвижное лицо его морщится, как от зубной боли.

— Отказались, — подтверждает Игорь и сам удивляется внезапно посетившему его спокойствию. Он смотрит на перекошенное лицо командарма, и ему становится смешно и жалко. Немудрено, что солдаты не уважают и не любят этого человека, никогда не умевшего внушить им к себе доверие. — Отказались, потому что, как доложил начальник артиллерийского снабжения, огнестрельные запасы уже перерасходованы. Ружейных патронов недоотпустили фронту за последние три дня по одному миллиону ежедневно!