Мика Валтари - Черный ангел

– А если и так? – спросил Джустиниани, бросив на Нотара быстрый взгляд и стараясь найти подвох в словах грека.

Но Нотар с самым искренним видом воскликнул:

– Несчастный латинский глупец! Разве ты не знаешь, что император еще до начала осады обещал Лемнос королеве Каталонии – за суда и отряды солдат? Ни один корабль так и не появился, но каталонцы давно заняли остров. Тебе придется отвоевывать его, если ты выйдешь живым из этой бойни.

Джустиниани затрясся, скорчился – и разразился жутким смехом.

– Греки есть и всегда останутся греками! – вскричал генуэзец, тяжело дыша. – Ты готов поклясться на кресте, что не солгал мне?

Нотар вытащил из ножен меч и поцеловал крест на рукоятке.

– Как правда – то, что Бог будет судить всех нас по делам нашим, так верно и то, что император Константин передал Лемнос во владение каталонцам и подтвердил это золотой буллой. Ты заслуживаешь не княжеской короны, а шутовского колпака, Джованни Джустиниани.

Могла ли отравленная стрела попасть генуэзцу в сердце в более подходящий момент? Довольный Нотар вскочил на коня и отбыл. Пройдя через калитку в стене, я приблизился к Джустиниани. Заметив, что я стою рядом с ним, он положил мне на плечо тяжелую руку, словно ища опоры, и сказал:

– Предательство и обман всегда живут среди людей. Может, и в моем собственном сердце тоже притаилась измена. Я сражался больше ради Генуи, чем ради императора. Но сейчас я клянусь, что буду биться до последнего, пока есть хоть какая-то надежда, – только для того, чтобы окружить свое имя немеркнущей славой, чтобы обо мне и моем родном городе вспоминали, пока будет существовать хоть один камень из стен Константинополя.

Слезы горького разочарования заструились по щекам генуэзца. Истово крестясь, он стал молиться:

– Боже, смилуйся надо мной, бедным грешником, и если такова воля Твоя, то лучше уж отдай этот город туркам, чем венецианцам. Пусть корабельные черви сожрут их суда, пусть ураган разорвет их паруса в клочья. А греков я не хочу даже проклинать. Пусть ими займутся турки.

После этой молитвы Джустиниани приказал своим людям спустить пурпурное знамя императора и оставил только свой собственный флаг, развевающийся над грудой развалин, в которую превратилась большая стена.

Снова наступила непроглядная ночь. Турецкие костры взвиваются к тучам. Я не перестаю удивляться загадкам человеческой души и таящейся в ней жажде славы, которая заставляет даже таких закаленных воинов, как Джустиниани, забыть о собственной выгоде и рисковать жизнью лишь во имя чести. Раз император, оказавшись в безвыходном положении, обманом пытался купить себе помощь, Джустиниани без малейшего ущерба для своей репутации мог разорвать договор и увести своих людей на корабли. Султан осыпал бы генуэзца чинами и почестями, если бы по окончании осады Джустиниани согласился служить туркам.

Есть все же в человеке что-то более благородное, чем эгоизм и честолюбие.

Интересно, а в душе Луки Нотара есть что-нибудь еще, кроме жажды власти?

Мой слуга Мануил считает свои деньги. Он беспокойно озирается по сторонам и пребывает в состоянии глубокого душевного разлада, поскольку не знает, где спрятаться от турок.

Турки готовятся к наступлению. В темноте слышен непрерывный шум: приносят и устанавливают Штурмовые лестницы, наводят мосты, подтаскивают бревна и вязанки хвороста. Костры в лагере вспыхнули лишь на несколько минут и погасли, когда султан велел своим солдатам пару часов отдохнуть перед боем.

Но разве можно заснуть в такую ночь, как эта? Из города сегодня пришло множество добровольцев чтобы в последнюю минуту еще натаскать в проломы земли и камней. Поэтому Джустиниани тоже разрешил своим воинам отдохнуть. Сегодня ночью и завтра от каждого потребуются все силы. Но как я могу спать на смертном одре моего города?

Сегодня никто не жалел ни дров, ни провианта. Император велел опустошить склады и разделить все до последней крошки между жителями города и латинянами.

Меня охватило странное чувство, будто эта ночь должна стать и моей последней ночью, которую я ждал и к которой готовился всю предыдущую жизнь. Я недостаточно хорошо знаю самого себя. Но надеюсь, что сумею сохранить мужество. Мне ведь известно, что смерть не причиняет боли. За последние недели я видел много смертей.

Сегодня ночью я смиренен. Спокоен. Тих. И счастлив – более, чем когда-нибудь раньше.

Может, это странно – чувствовать себя счастливым в такую ночь, как эта. Но я никого не обвиняю и не сужу. Без особого интереса смотрю, как венецианцы битком набивают трюмы своих кораблей императорскими запасами. Даже разрешаю этим людям увозить целые лодки ковров, бесценной мебели и посуды. Не порицаю богатых, знатных и мудрых, которые в последнюю минуту покупают себе жизнь и за огромные деньги попадают со своими семьями на венецианские суда.