Иван Фирсов - Лазарев. И Антарктида, и Наварин

В начале мая Павел Нахимов несказанно обрадовался. На борт поднимался его однокашник Дмитрий Завалишин. Нахимов не раз встречал его в Петербурге, знал, что способный мичман преподает высшую математику и астрономию в Морском корпусе.

— Ведаешь, Павел, — Завалишин слегка покраснел, — потянуло в дальние края, испытать себя, народы разные посмотреть, когда такое в другой раз свершится. Михаил Петрович предложил мне, и я враз согласился.

— А корпусное начальство?

— Вице-адмирал Карцов упорствовал долго, а потом махнул рукой. «Ступай, — говорит, — с Богом! Свои годы молодые помню, другого такого случая может и не быть».

— Добро, ты где обосновался?

Завалишин смущенно пожал плечами.

— Забирай, брат, свой петербургский саквояж и айда ко мне на квартиру, — Павел весело подмигнул, — а нынче иди командиру представься, он у нас особенный…

Завалишин ухмыльнулся. Уж он-то знал не понаслышке о необыкновенном порядке на кораблях, где служил Лазарев, о его пристрастном отношении ко всему, что касалось морского дела. Что привлекло в нем Завалишина? Несмотря на суровый нрав, он заботился о матросах, как внимательный родитель, и те отвечали усердной службой.

Лазарев приветливо, как старого знакомого, встретил восемнадцатилетнего мичмана.

— Мнится, Дмитрий Иринархович, наставлять учителя по части мореходной астрономии не следует, однако кроме прочих обязанностей вахтенного офицера я предлагаю вам и должность корабельного ревизора.

— Но, право, Михаил Петрович, сии дела мне незнакомы.

— Как и прочим офицерам, Дмитрий Иринархович. Но у вас, как я наслышан, поболее иных свойств.

— Каких же?

— Хозяйственная часть, канцелярия и казначейство требуют ясного ума и чистой совести прежде всего прочего.

После недолгого раздумья Завалишин принял предложение.

— Однако не пойму, — недоумевал Нахимов, — ревизорскими делами старший офицер заведовать обязан, однако ж Кадьяну он не поручил.

Близился выход в море, Лазарев собрал офицеров «Крейсера» и «Ладоги».

— Первейшая задача наша — оберегать российские владения от покушений американских и других гостей, охотников до тамошних богатств.

Морской штаб предписывал отряду кораблей не допускать «всякой запрещенной торговли и всякого посягания вредить пользам компании через нарушение спокойствия в местах, посещаемых ее промышленниками, также всякого предприятия, имеющего целью доставления тамошним жителям огнестрельного и другого оружия или военных потребностей».

Командир отложил инструкцию.

— По себе знаю коварство купцов американских, кои подстрекают в Ситхе местных тинклитов ружьями и порохом против россиян. Думается, наши сорок четыре пушки отобьют у них к этому охоту. — Лазарев сделал паузу. — Но Адмиралтейство вменяет нам и науку не забывать. — Командир бегло взглянул на инструкцию и развернул шканечный журнал.

— Посему надлежит офицерам на вахте каждодневно в полдень, полночь и через шесть часов после них наблюдать течения и направления ветра по компасу, силу же ветра по парусам, приводя к Бофортовой шкале.

— Позвольте узнать, господин капитан второго ранга. — Лазарев согласно кивнул. — На якорных стоянках сии величины наблюдаться будут?

— Непременно, Дмитрий Иринархович. В том и есть новизна. Прежде мной просмотрены все сочинения мореходцев знатных, — он кивнул на книжный шкаф, — подобных в них не отмечено.

Командирский час кончился, слово попросил Завалишин:

— Вы все знаете, господа, что Михаил Петрович замыслил на фрегате завести духовой оркестр из матросов. Дело прекрасное для экипажа и новое в Кронштадте, однако командир все инструменты на свои деньги закупает, а их более двадцати. Кроме того, придется нанять капельмейстера. — Мичман глянул на сослуживцев, и те поняли. — Кто имеет желание принять участие, прошу милости ко мне в каюту.

Из кают-компании все фрегатские офицеры пошли в каюту ревизора. «При бедности вообще флотских офицеров, — записал по этому поводу в дневнике Завалишин, — никто не остался в стороне».

В тот же день, поздно вечером, Лазарев наконец-то принялся за обещанное письмо Симонову, в котором извещал о скором отправлении в плавание. «Как-то они с Галкиным поживают в Казани?» — запечатывая конверт, подумал он и крикнул вестового:

— Егорка!

В каюте бесшумно выросла ладная фигура матроса Киселева.

После возвращения из экспедиции к Южному полюсу Лазарев зачислил в свой экипаж смышленого Егора Киселева. В каждой каюте офицеров или гардемарин на корабле из состава команды приписаны вестовые из матросов. Обычно они прибирают в каюте, исполняют отдельные личные поручения офицеров, стирают белье, будят на вахту. За «услуги» нет-нет да и перепадают им «чаевые». Среди команды эта категория матросов выделяется особо. Наряду с писарями их причисляют к «баковой аристократии». Лазарев брал вестовых на «Суворове» и «Мирном» из числа расписанных матросов, то есть имевших небольшие постоянные обязанности по штату корабля.